Мое безумие

Она не понимает. Никто не понимает, и сколько бы раз я ни пыталась им это объяснить, они упорно отказываются слушать, что я говорю. Она возится с окном и через пару минут, в конце концов, запирает его. Она дергает за шнур, и жалюзи падают на подоконник, закрывая чистое черное небо и полную луну.

– Он был там всего несколько минут назад, – слабо говорю я.

На лице Кейт появляется жалость.

– Может, дать тебе что-нибудь, что поможет тебе уснуть? – Она протягивает руку и гладит меня по плечу. – Что ты на это скажешь?

Я вырываюсь из ее рук.

– Мне не нужны лекарства. – Меня так и подмывает сказать ей, что за последние несколько месяцев я не проглотила ни одной таблетки. – Мне нужно, чтобы вы все мне поверили.

Кейт пробует другой подход.

– Почему ты не ложишься? Может, если ты немного вздремнешь, тебе станет лучше?

– Я не ребенок. Вы не можете разговаривать со мной, как с малым ребенком.

– Виктория, ложись, или я позову доктора.

Перевожу: слушайся меня, иначе врач вырубит тебя снотворным.

Гнев гноится во мне, бежит по моим жилам, умоляя выпустить его на свободу. Но я медленно подхожу к кровати. Я ложусь в ту же позу, в какой была всего несколько минут назад.

Как? Как такое вообще возможно? Время тянется медленно, а потом – вжик – и в мгновение ока прошло. Я жутко устала, что меня принимают за чокнутую. Я устала от того, что все думают, будто я лгу. Лежа в постели, я знаю, что не должна отступать перед Кейт, но я слишком устала, и мне все равно.

Кейт подтягивает простыню к моему подбородку, как будто я ребенок, и механически улыбается.

– Хорошая девочка. Умница.

Я лежу неподвижно, как мумия.

– Я загляну к тебе через несколько минут.

Сегодня вечером она точно это сделает.

– Если завтра тебя это все еще будет беспокоить, возможно, тебе стоит поговорить с лечащим врачом, – говорит она.

– Может быть, – тупо отвечаю я.

Кейт идет к двери, но прежде чем выйти в коридор, оглядывается через плечо.

– Тебе нужно что-то еще?

– Нет, – шепчу я.

23

События вчерашнего вечера преследуют меня, словно призрак.

Я всю ночь не сомкнула глаз и теперь расплачиваюсь за это. Мои веки кажутся свинцовыми. Они то открываются, то закрываются снова. Эвелин тоже спала мало, но это моя вина. Я всю ночь держала ее на руках, опасаясь, что Кейт или врач ночной смены нанесут мне неожиданный визит, отшибут мне мозги лекарством или украдут мою дочь.

Громко звонит телефон. Все мгновенно умолкают и смотрят на него. Риган, которая последние полчаса металась перед ним взад-вперед, бросается к нему первой.

В клинике две формы контакта с внешним миром: часы посещений и телефон.

Все – да-да, буквально все – готовы передраться за телефон. Помимо настольных игр и телевидения, здесь это самое желанное развлечение. Это бежевый настенный телефон. За эти годы его шнур натягивали столько раз, что он практически свисает до пола.

Зажав трубку между плечом и щекой и прислонясь к стене, словно девочка-подросток, разговаривающая со своим ухажером, Риган сладким-пресладким голосом говорит:

– Спасибо, что позвонили в отдел психического здоровья Фэйрфакса. Здесь мы не оправдываем убийство или даже мысли об убийстве, но врачи запихнут вам в горло такое количество таблеток, которым подавится даже лошадь. Чем я могу вам помочь?

Она пару секунд смотрит в пол, а затем закатывает глаза. Держа телефон подальше от себя и даже не пытаясь прикрыть динамик, указывает на Элис.

– Это тебя.

Элис встает. На ней нет лица.

– Это кто?

– Сатана. Он хочет знать, почему ты не сторожишь дверь в ад, – невозмутимо отвечает Риган.

Элис закатывает глаза, и Риган смеется. Вскоре по ее лицу текут слезы.

– Вот это прикол, так прикол. То, что мне было нужно… Самое то. – Она смотрит на новую девушку и театральным голосом кричит: – Стелла! СТЕЛЛА, это тебя!

Новенькая вскакивает со стула и хватает телефон.

– Боже. Я здесь, – шипит она, прежде чем поднести телефон к уху, и поворачивается лицом к стене.

Риган пожимает плечами и начинает кружить по комнате. Она всегда полна озорства, в глазах всегда задорный блеск. Но сегодня она вся какая-то нервная, всех задирает. Явно нарывается на скандал.

– Какая же тут скукотища! – драматично объявляет она, обходя столы. Кто-то из пациентов поднимает глаза, но в целом никто не обращает на нее внимания.

Она разворачивает стул, садится на него верхом напротив меня и указывает на стену.

– С этими часами что-то не так.

Медсестра даже не смотрит в сторону часов.

– Неправда, все так.

– А я говорю, что нет! Когда я вошла, было двенадцать пятнадцать. Я уверена, что прошло уже несколько часов, и что же? Они показывают только двенадцать двадцать!

Я вынуждена согласиться с Риган. Такое впечатление, что часы в насмешку над нами идут назад.

– Повторяю, с часами все в порядке, – отвечает медсестра. – А если тебе и вправду так скучно, почему бы не пойти в художественный класс. Он начинается ровно в три.

– Художественный класс? – Риган хлопает в ладоши и насмешливо улыбается медсестре. – Довольно вариантов! Я так взволнована, что сейчас нарисую единорога верхом на радуге.

Медсестра разворачивается на каблуках и уходит.