Моё чужое имя

— Салтыкову твоему обязательно нужно развеяться. Пусть уже поймет, наконец, что раз я твоя лучшая подруга, то и ему со мной придется общаться. Все, целую! — И умчалась, цокая каблучками.

А Женя намочила под водой тряпку и начала отмывать паркет.

* * *

«Нужно все рассказать Жене» — твердо решил Валера несколько дней назад и с тех пор ждал подходящего случая.

Прошло уже две недели, а от Тани по-прежнему не были вестей. В какой-то момент Валера совершенно перестал надеяться: он не верил, что настолько безразличен Тане, что, будь она жива, она за столько времени не подала о себе хоть какой-то знак. Значит, Тани больше нет. Но и оставить все как есть Валера не мог: Салтыков должен был ответить за Таню. Пусть не перед законом, так хотя бы перед ним!

В том, что виноват именно Салтыков Валера больше и не сомневался. Кроме записи камеры наблюдения у него было еще кое-что, не менее важное — когда Валера, поднимая все свои связи, попытался запеленговать сотовый Тани, выяснилось, что он подает очень слабый сигнал из района, где находилась квартира Салтыкова. Идти с этой информацией в полицию Валера не видел смысла. Исаков ясно дал понять, что даже если добыть запись, на которой видно, что Салтыков собственноручно убивает Астафьеву, они и тогда найдут для своего «кореша» отмазку.

Отныне Валера надеялся только на себя.

Отыскать в купленной на Горбушке базе данных домашний адрес Салтыкова, труда не составило, и теперь каждый час, свободный от работы, Валера просиживал в автомобиле напротив его подъезда, надеясь, хоть там выйти на след Тани. Но узнал немного. Увидел жену Салтыкова, которая одновременно и сестра покойной Астафьевой и еще раз убедился, то мент Салтыков — редкая скотина. Тот даже не делал вид, что сочувствует жене и поддерживает ее: возвращался домой только ближе к полуночи, раз в два дня обязательно доводил жену до слез — Валера видел ее выбегающей из дома с заплаканными глазами. Вместе он их видел всего раз: утром Салтыков подвозил жену на работу. Она снова была с покрасневшими глазами, а он вел ее с таким лицом, с каким, наверное, ведет своих заключенных в камеру. Валера совсем не знал эту женщину, но уже сочувствовал ей: наверняка она хороший человек, в отличие от мужа, да и сестрицы — можно ей довериться.

Глава 7. Алюминиевый завод

Москва

Артем Зорин, оказывается, рассказал Сергею далеко не все. Уголовное дело, заведенное на ООО «Феликс», было закрыто за недостатком доказательств. Руководство конторы, а в частности ее исполнительный директор Андрей Астафьев подозревался в проведении незаконных экономических операций. Дело было годичной давности, и возбудил его Артем Зорин в соседнем кабинете, практически под носом у Сергея. Парадокс в том, что узнал он об этом только от Катьки, которая и рассказала, что контору отца прессует УБЭП, и просила хоть что-то сделать.

Много времени было упущено: во-первых, Сергей был долгое время в командировке, во-вторых, сам Астафьев, когда его деятельностью начало интересоваться УБЭП не спешил бить тревогу, не посвящал в рабочие проблемы семью, а главное был уверен, что это недоразумения, которые скоро уладятся. В итоге, Салтыков и не успел толком разобраться в проблеме, как она сама разрешилась: Андрея Астафьева застрелили. А Зорин вскоре дело прекратил, потому, как доказательств против конторы собрать не успел — если какие-то грешки за конторой и водились, то исполнительный директор был единственным человеком, способным ответить на вопросы.

Астафьева Сергей знал и уважал, хотя общались они не так много. Странно было рассуждать о нем в таком ключе… Но Сергей был реалистом — против Астафьева говорили сразу два пункта: на него все же было заведено уголовное дело, и его застрелили. С законопослушными гражданами такое случается редко. Потому все это время Сергей и не рвался докопаться до истины — подозревал, что истина окажется не такой, какой хотелось бы. А кому она нужна такая истина — Жене? Катьке? Ольге Дмитриевне?

Подозревал он, что и Катя думала примерно так же. Связи в прокуратуре у нее имелись, при желании она бы добилась тщательного расследования. Но желания, видимо, не было.