Мое чужое счастье

На следующий день все тело ломит, а голова словно чугунная. Но я поспешно собираюсь и, наскоро приготовив еду для бабушки, отправляюсь в клинику. Надеюсь, что до Ирмы не дошла информация о моем трудоустройстве, и я все еще работаю в архиве, где могу встретиться и поговорить с Лидией Васильевной. Почему-то мне кажется, что она поймет меня и поддержит.

Но кроме Галины Викторовны, знакомых не видать. Начальница сегодня не в духе, смотрит на меня довольно странно и почти не разговаривает. В итоге я сама не выдерживаю и прихожу к ней.

– Можно?

– Если пришла проситься в детское, то сразу говорю: нет. Больше я тебя туда водить не буду, – смотрит поверх очков.

– Но…

– Мне проблемы с руководством не нужны. Я и так тебя выгораживала как могла, никому не сказала, что ты тут работаешь, иначе, знаешь, какой был бы скандал?! Вплоть до увольнения. А у меня дочь инвалид. Куда мне с ней без работы?

– Галина Викторовна… Они меня обманули. Ребенка отобрать хотят, – шмыгаю носом.

– Я актрис на своем веку разных поведала. И сведения у меня другие. Так что… кого слушать не знаю. Но в моем случае верить приходится тем, кто платит деньги. Поэтому как бы мне тебя ни было жаль… извини.

– Вы меня выгоняете? – смотрю на нее, полными слез глазами. – Что же мне теперь делать?..

– Если будешь вести себя тихо, можешь работать. Но на глаза руководству не попадайся. Сиди в архиве, копи деньги на юриста. Это твой единственный шанс, если все так, как ты говоришь.

– А как же сын? Вдруг его куда-нибудь переведут, и я больше никогда его не увижу…

– Здесь он, я видела сегодня. Все с ним хорошо. Медсестры пылинки сдувают с мальчонки. Уж не знаю, чем ты выделилась среди других, но этого ребенка неспроста так обхаживает. Будто своего.

– Господи… но это же бред. Они к нему не имеют никакого отношения.

– А ты уверена? Тебе ведь ЭКО делали.

– И что? Его многим назначают.

– Ладно, это только домыслы и слухи. Что на самом деле творится в голове у руководства никому не известно. Тебе нужно затаиться и подождать. Ну и юриста хорошего ищи. Документы на ЭКО у тебя остались?

– Да… у мужа…

– А он что говорит по этому поводу?

– Вова меня из дома выгнал, ему все равно.

– Беда… Ладно, иди работай. Деньги тебе понадобятся сейчас, а разговорами делу не поможешь. Я своей санитарке в детском отделении дала задание за этим ребенком смотреть, и в случае чего мне позвонят, доложат.

– Правда? Спасибо вам… и на этом.

– Иди. Нужно будет инструменты простерилизовать, у нас еще одна девица заболела. Справишься? Зина тебе все покажет.

– Постараюсь, – киваю и, опустив голову, ухожу. Мне предстоит долгий день. Но вечером я поеду на консультацию к адвокату. А еще, нужно любым способом раздобыть личный телефон Одинцова и Надежды Анатольевны. А лучше домашний адрес. Вдруг меня не пустят в клинику…

Пока размышляю, меня приводят в небольшую комнату, заваленную разнообразным медицинским инструментом.

– Будешь механической чисткой заниматься.

– Руками мыть?

– Ну не ногами же.

– Ясно.

Зина не очень дружелюбная женщина. Что-то бурча, ставит передо мной поднос, сует перчатки и «в путь».

– Когда это сделаешь, отнеси грязную воду в туалет и приходи ко мне.

– Хорошо.

С непривычки такая, казалось бы, простая работа вовсе не кажется простой. Пальцы начинают болеть, руки сводит. Решаю пройтись, прихватив одно из ведер. Тяжеловато… но мне ясно дали понять, где мое место. Поэтому осторожно беру и выношу в коридор. Но все идет не по плану. Стараясь не разлить воду, я делаю шаг и буквально врезаюсь в кого-то.

– Простите… – почти падаю в обморок от страха. Белоснежный халат врача становится насквозь мокрый от грязной воды. На глаза наворачиваются слезы, ну почему я такая неловкая?! – Я все отстираю… Только не ругайтесь пожалуйста.

– Арина?! – голос заставляет вздрогнуть. – Ты чего тут забыла?! Да еще и с полным ведром?! Тебе нельзя тяжести поднимать! – забирает из рук тяжелую ношу.

Когда понимаю, что передо мной Виталий Тимофеевич, слезы в глазах моментально высыхают. И вместо того, чтобы поговорить и не успевая подумать о том, что творю, я на эмоциях залепляю ему звонкую пощечину. И все это происходит на глазах у Галины Викторовны. Она охает и хватается за сердце, но я едва замечаю это. Сейчас во все глаза смотрю на то, как удивленно Одинцов потирает щеку, пытаясь понять, что сделал не так.

– И я рад тоже тебя видеть…

– П-простите… – лепечу, снова обращаясь к нему на вы. Все то доброе, что между нами было, моментально забывается. Мы с ним чужие. Враги. Осознав, тут же добавляю более твердо: – Это за то, что хотите отобрать моего сына.

–Что, прости?!

– Я требую объяснений.

– Для начала ты мне объясни, почему ходишь с ведром в моей клиники и еще и обвиняешь меня во всех смертных грехах?

– Можно подумать вы не в курсе! – срываюсь на крик. – Меня не пускают к ребенку, говорят, что я подписала документы об отказе! А я ничего не подписывала… – закрываю лицо руками. На спектакль со мной в главной роли уже сбегаются посмотреть любознательные дамы.