Моё дерево Апельсина-лима (ЛП)

Наверняка, некоторые еще работали на Фабрике, они должны выйти в восемь часов. Вряд ли они работают до девяти. Я подумал немного о Фабрике. Она мне не нравилась. Ее сирена, печальная по утрам, становилась невыносимой в пять вечера. Фабрика была драконом, заглатывающим людей каждый день и извергающим своих работников вечером, очень уставшими. И еще меньше мне нравилось, как мистер Скоттфильд повел себя плохо с папой…

Готово! По той стороне шла женщина. Под плечом она зажала зонтик, а на руке у нее висела сумка. Слышался шум ее башмачков ударяющих по земле своими каблуками.

Я поспешил спрятаться за калиткой и попробовал нить, привязанную к кобре. Она послушалась. Это было отлично. Тогда я хорошенько спрятался в тени ограды и стал ждать с нитью, зажатой в пальцах. Башмачки приближались все ближе и еще ближе, и бац! Начал тянуть кобру, которая медленно заскользила посередине улицы.

Но такого я не ожидал! Женщина издала крик, такой сильный, что разбудила всю улицу. Подбросила зонтик и сумку вверх и схватилась за живот, не переставая кричать.

— На помощь! На помощь!.. Кобра, люди. Помогите мне!

Везде открывались двери, и я все бросил, и побежал к дому, вошел на кухню. Открыл быстренько корзину для грязного белья, залез вовнутрь и снова закрыл крышку. Мое сердце испугано билось, и я продолжал слышать крики женщины:

— Ай! Боже Мой, я потеряю шестимесячного ребенка!

— В эту минуту я не только был напуган, а начал дрожать.

Соседи отвели ее в дом, а плач и стоны продолжались.

— Не могу больше, не могу больше! Кобра, я их так боюсь!

— Попей немного воды из апельсиновых цветов. Замолчи. Будь спокойна, мужчины пошли на кобру с палками, мачете и фонарем, чтобы светить.

Ну и шум из-за какой-то матерчатой змеюшки! Однако хуже всего было то, что из нашего дома, тоже вышли посмотреть. Жандира, мама и Лал'a.

— Но это, же не кобра, друзья! Это всего лишь старый женский чулок.

В страхе я забыл подобрать «кобру». Я погорел.

За коброй тянулась нить, а нить шла к нашему дому.

Три знакомых голоса произнесли одновременно:

— Это был он!

Теперь шла охота не на кобру. Смотрели под кроватями. Ничего. Прошли рядом со мною, я даже не дышал. Вышли посмотреть снаружи дома. У Жандиры возникла мысль:

— Мне кажется, я знаю, где он находиться!

Подняла крышку корзины, вытянула меня за уши и отнесла в столовую.

На этот раз мама била меня сильно. Туфля запела, и мне пришлось кричать, чтобы уменьшить боль, и чтобы она закончила наказывать меня.

— Зараза! Ты не знаешь, как трудно носить ребенка шести месяцев в животе.

Лал'a прокомментировала с издевкой:

— Он сильно припозднился, давая премьеру на улице!

— А сейчас в постель, бесстыдник.

Я вышел, потирая задницу, и лег вниз лицом. Мне повезло, что папа ушел играть в карты. Я остался в темноте, глотая остаток слез и думая, что постель самая лучшая вещь в мире для лечения побоев.

На следующий день я поднялся рано. Надо было выполнить два важных дела: первое — выяснить как бы, между прочим. Если кобра еще там, то я ее заберу и спрячу под рубашкой. Я еще мог ею воспользоваться в другом месте. Однако ее не было. Будет трудно найти другой чулок, из которого получится такая же хорошая кобра, как из того.

Я развернулся и пошел в дом Диндиньи. Надо было поговорить с дядей Эдмундо. Вошел в дом, зная, что для пенсионеров это еще рано. Посему он еще не ушел играть в спортивную лотерею, или как он говорил, — «сделать себе праздник», и купить газеты.

Так и было, он сидел в зале, раскладывая новый пасьянс.

— Благословите, дядечка!

Он не ответил. Притворяясь глухим. В доме все говорили, что ему нравилось так делать, когда он не хотел разговаривать.

Со мною он так не делал. Кроме того (как мне нравится это слово — кроме того), со мной он не был слишком глухим. Я потянул его за рукав рубашки, как всегда мне понравились подтяжки в шахматные черно белые клеточки.

— А! Это ты…

Он сделал вид, что не заметил меня.

— Как называется этот пасьянс, дядя?

— Часы.

— Он красивый.

Я уже знал все карты колоды. Единственно, что мне не нравилось очень, был валет. Не знаю почему, он был похож на слугу короля.

— Ты знаешь дядя, я пришел поговорить об одном деле с тобой.

— Я уже заканчиваю, как закончу поговорим.

Но он тут, же смешал все карты.

— Не вышло?

— Нет.

Собрал карты в кучу и отставил их в сторонку.

— Хорошо, Зезе, если твое дело — это «дело» денег то, он потер пальцами, у меня нет ни сентима.

— Ни одной монетки для шариков?

— Он рассмеялся.

— Одна монетка может и есть, кто знает? Он засунул руку в карман, но я прервал его.

— Я пошутил, дядя, дело не в этом.

— Тогда о чем речь?

Я чувствовал, что он был очарован моей «скороспелостью», а после того как я ему прочитал не учась этому, отношения наши намного улучшились.

— Мне надо узнать одну важную вещь. Способен ли ты петь, если при этом ты не поешь?

— Что-то я не понял хорошо.

— Вот так. И я спел строфу из «Маленького дома».

— Но ты, же поешь, разве не так?

— Вот в этом-то вся суть. Я могу делать все это внутри, при этом не пою снаружи.

Он посмеялся над моим простодушием, но не понял, что собственно мне надо.