— Дай мне сою сумку, ты очень устала. Я понес сумку с пустыми судками внутри.
— Много нашалил сегодня?
— Немного, мама.
— Почему ты меня ждал?
Она начала догадываться.
— Мама, ты хотя бы немножко любишь меня?
— Люблю тебя, как и других. А что?
— Мама, ты помнишь, Нардиньо? Тот, племянник Деревянной Ноги. Она засмеялась.
— Теперь вспомнила.
— Знаешь, мама? Его мама пошила ему очень красивый костюм. Он зеленый с белыми полосками. Имеет жилет, к которому пристегивается воротник. Но он ему мал. А у него нет ни одного маленького брата, который бы мог его носить. И сказал, что хочет продать его…. Ты не купишь мне его?
— Ай, сынок! Все так трудно!
— Но он продает его в два раза дешевле. И не дорого. В оплату не входит даже пошив.
Я повторял слова Якова, ростовщика. Она хранила молчание, подсчитывая в уме.
— Мама, я самый старательный ученик в классе. Учительница сказала, что я получу премию…. Купи мне его, мама. Уже столько времени у меня не было никакой новой вещи…
Однако ее молчание наводила на меня тревогу.
— Слушай, мама, если не этот, то у меня никогда не будет костюм поэта. Лал'a сделает мне галстук с большим бантом, из куска шелка, который у нее есть…
— Хорошо, сын. Я поработаю одну неделю сверхурочно и куплю тебе твой костюмчик.
Я поцеловал ей руку и пошел, прижав ее руку к своему лицу, пока мы не вошли в дом.
Вот так я приобрел костюм поэта. Он был такой красивый, что дядя Эдмундо повел меня сфотографироваться на портрет.
Школа. Цветы. Цветы. Школа…. Все шло очень хорошо, пока Годофредо не вошел в мой класс. Попросив разрешения, он стал говорить с Сесилией Пайм. Единственное, что я узнал, это то, что он показал на цветок в вазе. Затем он вышел. Она с грустью посмотрела на меня.
Когда уроки закончились, она позвала меня.
— Хочу поговорить с тобой, Зез'e. Подожди немного.
Она стала приводить в порядок свою сумку, казалось, что она никогда не закончит это делать. Я видел, что у нее не было никакого желания говорить, и она искала решительности в своих вещах. Наконец она решилась.
— Годофредо рассказал мне кое-что неприятное о тебе, Зез'e. Это правда?
— Я утвердительно качнул головой.
— О цветах? Да, верно, сеньорита.
— Как ты это делаешь?
— Я встаю очень рано и иду мимо сада дома Серджио. Когда калитка едва прикрыта, быстро вхожу и ворую один цветок. Там их столько, что это незаметно…
— Да, но это не хорошо. Ты не должен это делать больше никогда. Это не воровство, это мелкая кража.
— Но это не так, сеньорита. Разве мир не принадлежит Богу? И все, что есть в мире разве не Бога? Тогда и цветы тоже ЕГО…
Она застыла напуганная моей логикой.
— Только так я мог приносить вам цветок, сеньорита. В нашем доме нет сада. А цветок стоит денег…. И я не хочу, чтобы ваш письменный стол всегда стоял с пустой вазой. Она сухо сглотнула.
— А вы разве не дарите мне иногда, деньжата чтобы я купил пирожное с начинкой?..
— Я бы давала тебе каждый день, но ты исчезаешь…
— Я бы не согласился брать эти деньги каждый день.
— Почему?
— Потому что есть и другие бедные дети, которые не носят с собою обед.
— Она вытащила из сумки платочек и незаметно провела им по глазам.
— Сеньорита, вы разве не видите «Совушку»?
— Это кто?
— Та черненькая, которой мать делает на голове валики и подвязывает их бечевкой.
— Знаю, это Доротилия.
— Точно она, сеньорита. Доротилия еще беднее, чем я. И другие девочки не хотят играть с ней, потому что она черненькая и очень бедная. Поэтому она всегда сидит в углу. Я делю с ней пирожное, то, что вы мне дарите.
И тогда она застыла с платочком у носа на долгое время.
Иногда вы бы могли давать эти деньги ей, вместо меня. Ее мама стирает белье и у нее одиннадцать детей. Все еще маленькие. Диндинья, моя бабушка, каждую субботу дает ей немного фасоли и риса, что бы помочь им. И я делю свое пирожное с ней, потому что мама научила меня, что надо делить свою бедность с теми, которые еще беднее.
У нее полились слезы.
— Я не хотел чтобы вы плакали, сеньорита. Обещаю вам, что не буду больше воровать цветы и с каждым днем буду все прилежнее.
— Дело не в этом, Зезе. Иди сюда. Она взяла мои руки в свои.
— Ты пообещаешь мне, потому что у тебя чудесное сердце, Зезе.
— Я обещаю вам это, но не хочу обманывать вас, сеньорита. Я не имею чудесного сердца. Вы говорите это, потому что не знаете, какой я дома.
— Это не важно. Для меня ты имеешь чудесное сердце. Отныне и впредь я не хочу, чтобы ты приносил мне цветы. Единственно, если тебе подарят что-либо. Обещаешь мне?
— Да, я обещаю, сеньорита. Но ваза? Она всегда будет пустой?
— Она никогда не будет пустой. Каждый раз, когда я на нее посмотрю, я буду видеть в ней самый красивый цветок в мире. И буду думать, тот, кто подарил мне его, был моим лучшим учеником. Хорошо?
Сейчас она смеялась. Отпустила мои руки и сказала с нежностью:
— Теперь можешь идти, золотое сердце…
ПРОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА ПЕРВОЙ ЧАСТИ
Я увижу твою смерть в одиночке