Моё имя (СИ)

Москва пылала, разрисованная тысячами оттенков красного цвета. Здания взрывались и падали вниз, забирая с собой десятки тысяч человеческих жизней — несчастных, которым теперь не оставалось ничего иного, кроме как гнить под обломками аж до конца круговорота жизни и смерти. В небесах же, словно средневековые рыцари, схлестнулись две противоборствующие силы: добро, представленное человеческой авиацией, пытающейся оказать монстрам хоть какое-то сопротивление, и зло в обличии эксилей, сбивающих наши самолёты одним лишь ударом отвратительной, когтистой лапы. И везде крики, слёзы, мольбы о помощи… Прислонившись к окну квартиры на десятом этаже, я отчётливо видела ужас, происходящий сейчас на улицах нашего тихого района в огромном мегаполисе, который я всегда так сильно любила.

— Отойди оттуда! — отец резко оттащил меня от окна и задёрнул жалюзи. — Не на что тебе там смотреть!

Я не сопротивлялась — знала, что никто и ничто уже не изменит ситуацию к лучшему. Из коридора выбежала мама с Корнелией под руку. Глаза обеих, обычно наполненные теплотой, счастьем, энергией, сейчас дружно передавали всего лишь одно-единое чувство — дикий, неописуемый ужас. Мамы хватило лишь на то, чтобы прошептать: «Они на лестничной площадке…», — и крепко прижать нас к себе. Я тогда была в слишком большом шоке, чтобы ответить ей тем же и просто стояла, как вкопанная. Отец же, несмотря на дрожь в руках и коленях, нашёл в себе силы поцеловать маму в щёчку, слегка успокоив этим жену, и забрать меня из её крепкой хватки. После чего он повернулся к нам с Корнелией и сказал так серьёзно, как ещё никогда ничего не говорил:

— Вы обе спрячетесь в детской, запрёте двери, залезете под одну из кроватей и проследите за тем, чтобы и звука от вас не было слышно. Тем временем мы с мамой побежим вниз и попытаемся увезти ублюдков из дому. Вы же не должны показываться до тех пор, пока всё не закончится. И неважно, что с нами произойдёт.

— Но папа! — в отчаянии возмутилась Корни, уже и не пытаясь сдерживать слёзы.

— Не плачь, — мама присела на колени и вновь обняла нас обеих. — Сейчас не время для этого. Позаботься о младшей сестре, хорошо? Вы должны выжить, и цена не имеет значения.

Корнелия больше не плакала — она схватила меня, абсолютно не понимающую, что в данный момент происходит, и потащила за руку прямиком в детскую. Клацнув защёлкой, проверила, закрыта ли дверь два или три раза. После чего толкнула меня под кровать, поправила одеяло, чтобы, свисая, оно нас прикрыло, и тотчас присоединилась ко мне на полу. «Всё будет хорошо, не волнуйся», — сказала сестрёнка, сжимая мою руку своею.

Тем временем снаружи что-то определённо происходило. Даже не вслушиваясь, я с лёгкостью улавливала шум, грохот, стук и треск от разбившейся посуды. Чувствуя тот же страх, что и я, сестра сжала мою руку покрепче, однако это не помогало, и дрожь внутри меня набрала лишь только большие обороты. А после мы услышали крики… Сначала мамины. Через пару секунд к ним присоединились и папины. Душераздирающие. Переполненные болью и ужасом. Пробирающие холодом аж до костей.

Ни я, ни Корни не озвучили эту мысль вслух, однако уже тогда мы отлично знали: больше у нас нет ни папы, ни мамы.

Мама… Она не работала, всегда была с нами. На ночь читала нам сказки и пела ею же сложенные глупые, нескладные песенки. Не знаю почему, но больше всего я любила слушать историю про Красную Шапочку и часто просила маму повторить её для меня. В сотый, тысячный раз. А та лишь смеялась и говорила: «Хорошо. Давай узнаем, как Красная Шапочка обманула судьбу и съела волка».

Папа… Он целыми днями пропадал на работе и часто чувствовал вину за это. У нас была небогатая семья, однако, несмотря на это, каждое воскресенье он брал нас с сестрёнкой и выводил в центр: боулинг, коньки, пляж, аквапарк, карусели — всего сейчас и не вспомнить. Папа думал, что мы виним его за то, что он не всегда рядом — однако это было абсолютно не так. Пожалуй, мне следовало сказать ему правду о своих чувствах… Я хотела, но всегда думала, что время ещё будет.

Не забыв, ради чего они решили отдать свои жизни — я не плакала. Как и сказала мама: «Сейчас не время». К тому же… Больше всего на свете я не хотела, чтобы их жертва оказалась напрасной. Однако, признаюсь, сдерживать слёзы тогда было очень и очень не просто.

А потом мы услышали, как кто-то дёргает за дверную ручку. Раз… Второй… Пятисекундная тишина… И грохот от двери, выломанной с одного лишь удара. Мне стало страшно. Я зажмурила глаза. Не хотела видеть никого и ничего. Молилась о том, чтобы этот кто-то ушёл, отлично понимая, насколько молитвы сейчас бесполезны. Кто-нибудь, помогите…

«Люблю». Это слово сестра вывела пальцем у меня на ладони буква за буквой. Я посмотрела на неё со слезами в глазах и та, утерев их манжетой своего рукава, натянуто улыбнулась. После чего нежно прикоснулась губами к моей щеке, пылающей от жара, и с лёгкостью выскользнула из-под кровати наружу. Было моё «Нет!» выкрикнуто наяву или в мыслях — я не уверена.