Мое имя – смысл

– Сперва я стремился к успеху, старался быть первым, все успеть, все иметь. А теперь – я почти первый, у меня все есть, что я хотел иметь к этому возрасту. И я себя часто спрашиваю: «А что дальше?». Мне становится скучно и все кажется бессмысленным и плоским… без объема. Думаю, что если я чего-то не поменяю, я сам превращусь в эту безрадостную плоскость… Я не чувствую своих сил, потому что не борюсь, я не чувствую своей уникальности, потому что живу как все, я, по сути говоря, не чувствую жизни, потому что, наверное, «жить», это значит нечто большее, чем «иметь все», быть умным, обеспеченным, уважаемым и прочее… Я себя не чувствую. А хочу быть собой, а не быть кем-то…

Кей удивлялась его мыслям, он не был похож на человека с проблемой. Чем больше он говорил, тем больше она проникалась к нему глубокой симпатией.

Лев прервал свой рассказ и, широко улыбнувшись, попросил прощение за те дозы уныния, которые нечаянно ворвались в его повествование. В его глазах было что-то бархатное и теплое, он попросил Кей рассказать о себе.

– Я лечу на конференцию по стоицизму (это такая философская школа в античности), там предполагается двухнедельная программа, а потом я еще неделю погуляю и – обратно.

– Стоицизм? – переспросил Лев, – Что-то знакомое, а о чем это? Это что-то, связанное с героизмом и противостоянием жизни?

Кей рассмеялась и ответила:

– Можно и так сказать, если говорить об их этике. Да, они считали, что всем управляет Судьба, и задача человека – достойно переносить все, что выпадает на их долю; «Послушных судьба ведет, а непослушных тащит» – есть такое выражение. – Она сделала паузу.

– Но я занимаюсь другим, их логикой. Стоики впервые обозначили такое понятие как «смысл». Вот, смыслом я и занимаюсь. Ищу смысл.

– Смысл чего? Жизни? – удивился Лев.

– Не совсем, смысл вообще. Стоики называли его «лектон».

Он долго посмотрел на Кей и смущенно опустил глаза. В этот момент капитан корабля сообщил о снижении и попросил пристегнуть ремни. Все зашевелились, защелкали и глубоко вздохнули. У Кей ныло тело от длительного перелета, ей хотелось быстрей выйти на воздух и увидеть прекрасный мир, единственное, что омрачало ее радость, было скорое прощание со Львом. Он молчал…

Перед паспортным контролем образовалась огромная очередь. Кей и Лев остановились, чтобы попрощаться, здесь их пути расходились.

Он достал из кармана джинсовой куртки визитку:

– Буду рад, если смогу тебя еще увидеть. Звони, когда хочешь, по любому поводу и в любое время.

Кей взяла карточку, и, отыскав в своей сумке карандаш и ежедневник, вырвала из него листок, на котором тут же появились неровные цифры.

– Это тебе, если вдруг ты вернешься в Россию, на случай, если нам не удастся здесь увидеться. – Она вытянула ручку чемодана, улыбнулась и, бросив короткое «пока» направилась к пункту контроля.

Фрагмент 8А

Жак направился в отель Hilton. Девушка с портрета не выходила у него из головы, и он понимал, что хочет увидеть ее не только для того, чтобы отдать вещи, ему нужно было что-то еще, но что именно – он сам не до конца осознавал. Возможно, она напомнила его жену, которая погибла вместе с дочерью в аварии. Или, может, дочь? Он сам не понимал, в ней было что-то близкое, но как только ему казалось, что вот-вот, что он почти понял, в чем дело, как то, что он понял, вдруг исчезало, и мысль таяла у него на глазах. Жак был человек необыкновенный, его необыкновенность начиналась не с мыслей о том, может ли он переступить через кровь, а с внешности: черная с проседью борода и усы, небольшие глубокие глаза, всегда смотрящие как будто сквозь предмет, и круглые профессорские очки, делали его похожим на сошедшего со страниц учебника истории призрака какого-то ученого или литератора. Несмотря на свои шестьдесят лет, он всегда обращал на себя внимание людей, его часто приглашали в качестве интересного собеседника и в некоторой степени философа на творческие встречи и презентации. Жак не любил ни то, ни другое, он вообще считал, что там, где есть больше двух человек, творчество невозможно, а любое скопление народа прямо пропорционально отсутствию таланта. Он считал, что этот мир уже миновал стадию творчества и единственное, что осталось от него – это пошлая копия, под названием «креатив». Жак старался избегать всего, что было связано с этим многоголовым драконом в овечьей шкуре, и зачастую сторонился модных тусовок и «творческих» встреч. Он не любил «развлекаться», так как ему никогда не было скучно… И, вообще, он понял для себя странную вещь, что развлечение всегда там, где пустота, а он был слишком полон… Тем не менее, время от времени он «выходил в свет», в большинстве своем, чтобы пожать руку старому знакомому, улыбнуться, сфотографироваться и со стаканом бренди удалиться в темный угол, посидеть в тишине или послушать рассказ какого-нибудь спутника. Но в массе своей, все это навевало на него грусть…