Мое королевство. Бастион [СИ]

И если в мире Сана Алиса погибла на заснеженном поле от случайно сорвавшегося арбалетного болта, то в сказке — выжила. Хранитель свернул ради нее с дороги, подобрал, вылечил, сделал знаменем мятежа против ее убийцы. Спас Создателей от ужасной участи загораться молниями над Твиртове. И погиб, когда мятеж был завершен.

Феликса забыли. Может, не как человека, но как Хранителя точно. Храм Кораблей не простил ему привязанности к одной единственной женщине. Его имя не поминали в святцах и по церковным праздникам. Его словно вычеркнули, будто никогда и не было. Ему не нашлось места в чужой овеществленной сказке.

Фермы моста проплывали мимо, поезд дрожал на стыках, стараясь скорей проскочить Чаячий мост, судорожно гремел сцепками, раскачивался, как пьяный.

Глава 6

В Эйле показалось еще холодней, чем в Эрлирангорде. Ветер с моря дул сырой, пронизывающий. Низкие серые тучи над городом то и дело срывались коротким дождем. Капли искрились в маслянистом фонарном свете.

При маскировке нехорошо сорить деньгами, но Даль, не торгуясь, взял носильщика и нанял экипаж, приказав ехать в пансион, указанный в телеграмме, подтверждающей бронь — лишь бы государыня поскорей оказалась в тепле.

Сжимая ее холодные руки, глядя на синие круги вокруг глаз, комиссар жалел, что вовсе поддался на авантюру. И не смотрел ни на липнущие к мостовой кленовые листья, ни на лавчонки в полуподвалах — с прямоугольными вывесками, ни на украшенные лепниной фасады, ни на теплые огоньки свечей и позолоту в распахнутых дверях многочисленных храмов. А экипаж плелся как назло, колеса расхлябанно скрипели, бурая лошадка, потемневшая от дождя, казалось, едва передвигала ноги. Да и хозяин то и дело придерживал ее, кланяясь каждой храмовой маковке.

Но вот старый город закончился, и потянулись плетни, кособокие хибары, глинистая жижа заплюхала из-под колес. Даль поймал себя на желании стянуть возницу с облучка и не раз и не два окунуть в эту грязь, чтобы не смел издеваться над интеллигентом. Но дорога неожиданно свернула в липовую аллею и уперлась в низкую железную ограду с фонарями по обе стороны от ворот.

Коляска въехала во двор и развернулась у пологого крыльца, ведущего в стеклянные до полу двери, тоже обрамленные фонарями, на этот раз кованными, чугунными, с горящими в масле фитилями.

— Добавить бы за скорость, милсдарь, — возница почесал под бородой и стал снимать с запяток и ставить на мокрое крыльцо вещи.

— Да куда ж ты ставишь, зараза? Портплед промочишь! — выскочила к нему громогласная толстушка с кудрями, лезущими из-под накрахмаленного чепца. — Сударь, сударыня, простите великодушно, нет местов.

Крапивин протянул ей подмокшую телеграмму.

— Ой, так это вы! Прошу! — она сделала книксен. — Зараза, заноси! А мы за вами нашу пролеточку посылали, а что ж вы на нее не сели? Верно, проглядели в толчее?

Продолжая щедро сыпать словами, хозяйка ввела их в низкую уютную залу с фикусами, диванами и ярящимся в зеве камина пламенем. И закрыла высокие двери, отсекая пронзительный ветер и дождь.

Даль поставил саквояж на низкий столик, усадил на диван государыню и подошел к стойке, за которой на доске висели ключи от нумеров.

Толстушка раскрыла амбарную книгу:

— Меня Даля звать. А вас как записать, сударь? И по какой причине прибыли? Мне не любопытно, но полиция приезжими интересуется.

А блеск глаз выдавал, что ей еще как любопытно.

— Супруга родом из Эйле, захотела посетить родные места, а я сопровождаю. Такой к именинам подарок. Но я потом вам, Даля, все обскажу, — комиссар погладил бородку, проверяя, не отклеилась ли от сырости. — А пока проводите нас. Ляля простужена и в поезде совсем не спала.

Толстушка закивала и выскочила из-за стойки:

— Да-да! В поездах этих вовсе спать невозможно! Сударь, пожалуйте! А Наташка, горничная, вам чуток погодя горячего чаю отнесет с медом и молоком. Ликера бутылочку и завтрак. А может, послать по дохтура?

— Погодим, может, обойдется, — он поцеловал Дале руку. Та зарделась и подоткнула локон под чепец.

— И вещи наверх подымут. Прошу.

Они поднялись на два пролета по крутой деревянной лестнице, укрытой ковром — Даль старался идти степенно и не перепутать, на какую ногу хромает, — и по короткому коридору до нужной двери. Хозяйка пансиона вошла первой и, подцепив крюком, раздвинула тяжелые портьеры. Оглядела, все ли в порядке и, наконец, оставила гостей одних.

Но не успел комиссар запереться и заглянуть под кровать и в гардеробы, как, громко постучав, вперся разбитной юноша с вещами. Сгрузил их на ковре посреди комнаты и убрался, напевая во весь голос, подкидывая в ладони горсть мелочи, полученной «на чай». За ним следом явилась обещанная Наташка. Постучав так же громко (точно постояльцы были глухими), толкнула двери крутым бедром, внесла огромный поднос с двумя чайниками, поставленными друг на друга, молочным кувшином, фарфоровыми баночками и судками под крышками. Даль заподозрил у горничной третью руку, иначе чем бы она стучала, не коленом же? И чем отбросила бархатную скатерть с круглого стола, обнажая льняную белую, чтобы поставить поднос?