Мое кудрявое нечто (СИ)

Мне стыдно принимать все это. Чувствую себя бедной детдомовской девочкой, принимающей милостыню, именно такой, какой и являюсь.

– Слушай, Рита, я знаю, ты скажешь сейчас, что тебе ничего не надо, ты все можешь сама и так далее и такое прочее. Но в твоей жизни теперь есть я. Моя невеста не будет жить на стипендию, подрабатывать после учебы, ходить в обносках и ездить на ржавом корыте. Смирись и получай удовольствие.

– Останови машину! – требую я.

–Неет, – протягивает умоляюще Коршун, – пожалуйста, давай ты не будешь обижаться. Я слишком голоден сейчас, чтобы ты обижалась. Обидься потом, когда я поем, и у меня будут силы медленно ехать за тобой вдоль тротуара, по которому ты пойдешь.

Что он несет? Он сумасшедший! Ненормальный! Не нахожусь с ответом, а злость, с которой я минуту назад просила его остановить машину, вдруг куда-то пропадет.

– Я даже расскажу тебе, как все будет, – он держит руль левой рукой, а правой размахивает, объясняя мне будущее. – Ты такая обидишься, – эту фразу он произносит, надув губы, как девчонка, и вальяжно отбрасывает назад кудрявую прядь, – решишь гордо уйти. Но дело в том, что если ты уйдешь, то я буду очень расстроен, потому что ты мне действительно нравишься, малышка, – его длинная рука дотягивается до меня, щипая за нос. – Кроме того, если ты просто уйдешь, отец меня за яйца повесит на люстре в твоей комнате. Так что имей сочувствие к человеку, сохрани мои яйца для наших будущих детей.

– Что?

– Да-да, у нас будут дети, но только мальчики, – он красиво улыбается кривовато изогнув губы, и снова подмигивает мне. – И давай не сразу, ладно? Я пока не готов растить спиногрызов. Вот лет через пять будет круто. Но там надо подгадать, знаешь, чтобы наши дети получились в одно время с пацанами моими, ну, типа, чтобы росли вместе, как мы. Вместе то веселее.

Он болтает без умолку. Он думал про наших детей! Я еще даже про свадьбу не думала, все надеялась ее избежать. А он подгадывает, когда рожать так, чтобы наши дети были одногодками детей его друзей.

– Малышка, да ты погляди на себя! – Миша изумленно таращится на меня. – Ты умеешь смеяться! А я думал, у тебя дефект лицевых мышц, и дальше улыбки дело не заходит. Давай, я хочу запомнить этот звук. Посмейся еще немного для меня.

Я и вправду хохочу. Забываю про то, что он сделал с моей машиной, про задетую гордость и от души хохочу.

– Вот так, девочка, – его огромная ладонь убирает мою челку, вновь выбившуюся из-за уха, а большой палец несколько раз поглаживает щеку. – Мне нравится твой смех.

Его прикосновения и пристальный взгляд небесно-голубых глаз пробуждают в самом сердце тепло, от которого хочется улыбаться шире. Отворачиваю лицо к окну, стараясь расслабиться. Мне сложно дышать, грудная клетка напряжена, а пальцы подрагивают. В голове всплывает ночной поцелуй и то, как сжались мои бедра от вцепившихся в них сильных пальцев, а свитер вдруг стал колючим и неудобным.

Миша останавливает машину у ресторана «Ель», и собирается выйти.

– Миша, а может быть, мы поужинаем дома?

Мне не хочется идти в ресторан. Алексей Витальевич водил меня пару раз, но мне неуютно в таких местах. И идти туда с Мишей, когда на мне затертый свитер и грязный пуховик, завязанный на пояс, потому что молния сломана, мне неловко.

– Я умру от голода, пока мы едем, – он мальчишески гримасничает, нахмурив лоб. – Давай поедим тут.

– Пожалуйста, мне не хочется идти туда.

– Почему?

– Потому что я хочу поужинать дома. Там весь холодильник забит едой.

– Хорошо, но ты будешь сидеть за столом голой.

– Нет!

Да он кем меня представляет?

– В белье?

Мотаю головой.

– Сходим вместе в баню? – с надеждой спрашивает парень.

– Нееет! Миша!

– Ну и черт с тобой.

Расстроился. Не знаю, действительно или притворяется. Заводит машину и трогается с места. А я не могу заставить себя перестать хихикать. Миша странный.

На ужин доедаем вчерашнюю картофельно-мясную запеканку. Миша еще и борщ. А потом просит пожарить ему оладьи, и пока я выполняю его просьбу, он топит баню.

***

Готовлю завтрак. Странно, но Миши уже нет дома, хотя его сумасшедший темно-синий Патриот стоит во дворе. Я вижу его в окно. Он что, пешком ушел? Желание готовить пропадает. С первого приготовленного мною завтрака в этом доме, готовка стала своего рода ритуалом. Чувство семейного единения, за которое в тот момент стало стыдно, теперь приобрело новый оттенок. Я никогда раньше не готовила для кого-то. И уж тем более не видела благодарности в глазах едока. Пусть сухой, как у Миши, едва промелькнувшей, в первый раз. С того дня я готовлю завтрак каждый день. Для него. И мне стыдно за это. Словно я навязываюсь, хочу показать себя с лучшей стороны. Мол, смотри, может я и не красавица, зато готовить умею. То, что Коршуны в еде не прихотливы и могут неделю жить на подножном корме, только подбадривает.

Теперь Миша ест с улыбкой во весь рот, и всегда благодарит меня. Один раз даже поцеловал. В щеку. После инцидента на дороге он держится на расстоянии. А мне иногда хочется почувствовать его объятия.

– Пахнет вкусно.