Мое кудрявое нечто (СИ)

Не сговариваясь, мы направляемся к стоянке. Я сажусь в его Патриот без лишних слов. В свою машину я все равно не смогу попасть, пока он не отгонит Патриота. А мне хочется уехать с территории универа и никогда больше тут не появляться, и для этого лучше не спорить с гигантом.

– Держи, поешь, ты перенервничала, тебе сахар нужен.

Да, нужен. Беру из его рук большой сникерс, все еще трясущимися руками разрываю упаковку и кусаю.

– Какая там культурная программа? – спрашиваю обреченно, бежать из машины нет смысла, тем более мы уже куда-то едем.

– Вот, смотри, – на мои колени приземляются два помятых билета на спектакль.

«Идеальный муж». Ну конечно. У нас ведь теперь ни о чем другом и не говорят.

***

Она хорошенькая. Круглая белая щечка то и дело приподнимается, когда пухляш посмеивается действию на сцене, куда я почти не смотрю. Я не могу заставить себя перестать рассматривать ее. Длинная юбка в коричневую клетку натянулась на ее бедрах и меня подмывает положить на них ладонь, но я держусь. Ей и так сегодня стресса хватило. Хохотнул, вспомнив чтение стихов в кафешке.

– Прости, – тут же заткнулся от строгого взгляда повернувшейся Риты.

Мы встретились глазами лишь на долю секунды. Рита снова отвернулась к сцене, и я опять принимаюсь разглядывать ее. Челка отросла с момента нашей первой встречи и теперь полностью зацепляется за миниатюрное ушко. Вместо хвоста волосы убраны в ровную култышку на самой макушке. Наверное, если расплести ее, на волосах останется волна. Мне хотелось бы посмотреть. На сцене происходит что-то смешное, так как по залу прокатываются смешки, а грудь пухляша подрагивает. Сквозь тонкую шерсть свитера видна линия лифчика, по которой хочется пройтись пальцами. Сглатываю желание, опуская глаза на ее руки. Она сделала маникюр. Ничего яркого. Аккуратно обрезанная кутикула и спокойный бежевый лак. Мне нравится. А еще на ее руке пара мелких царапин, наверное, играла с котом. Касаюсь царапин пальцами. Мне необходимо притронуться к ним, иначе я не смогу унять возникший внутри зуд. Рита поворачивается ко мне. Мы смотрим друг другу в глаза теперь уже несколько секунд, она не сердится, не улыбается, и не дышит эти секунды. Молча возвращает внимание к сцене, позволяя мне оставить пальцы на своей ладони и я выдыхаю, поняв, что тоже не мог дышать. Аккуратно, насколько могу, просовываю большой палец под ее ладонь, накрывая ее своей, и чуть сжимаю. Дыхание Риты снова замирает, но она не хочет выдавать себя, продолжая наблюдать за действием на сцене, а я наконец могу расслабиться, откинувшись на спинку кресла и вытянув ноги. Закрываю глаза, наслаждаясь ее близостью и прикосновением своей руки к ее, то и дело сжимая и поглаживая нежную кожу. Пусть спектакль не заканчивается, я хочу делать это как можно дольше.

– Миш.., Миша…

– А?

Открываю глаза и тут же закрываю их, пряча от непривычного яркого света. Похоже, спектакль все же закончился, и я проспал его часть. Посетители расходятся, в зале стоит гомон голосов, а сцена опустела.

– Блин, я не хотел дрыхнуть, просто мне сегодня хорошенько по башке прилетело, – оправдываюсь, садясь в кресле ровно.

– Правда? Не болит? Куда прилетело?

Ее ладонь касается моей щеки и тут же отстраняется, а белые щечки покрываются краской.

– Вот сюда, – ловлю ладонь и прижимаю обратно к щеке, хорошо, что побрился.

– Больно? Синяк будет?

Сдерживаюсь, чтобы не ухмыльнуться ее потрясающе невинной заботе, прячущейся под неловким стыдом. Мотаю головой. Нет, синяков не будет.

– Я проголодалась, – грудной голос тих, как будто она сообщает мне тайну, я хочу слушать его так часто, как могу.

– Ужин был запланирован до театра, но ты променяла его на стихи.

– Тогда ужин с меня, – улыбается, отрывает ладонь от моего лица и поднимается.

Поднимаюсь за ней, повинуясь внутреннему зуду, тяну ее за руку и легко прижимаю к себе. Ее голова сантиметров на пять ниже моего подбородка, и я упираюсь им в высокую култышку. А нос Риты упирается в мою грудь. Хочу спросить, подумала ли она над предложением, но молчу. И девчушка помалкивает. Ей Богу, как дети, как будто мне снова шестнадцать. Да и не был я в таких вот ситуациях даже в шестнадцать. Вообще никогда не был.

– Ужин тоже с меня, – говорю просто, улыбнуться даже не могу, внутри сжалось все.

– А я хотела пироги напечь, – бубнит в мою футболку. – Ты просил.

– Успеешь еще, – выпускаю ее и веду за руку к выходу.

Ни черта не понимаю. Стихи, пироги, театр… а мне нравится. Чудеса, блин.

***

Ворочаюсь. Я теперь не могу спать. Эта роскошь для спокойных и счастливых людей, каким я был еще летом. А теперь, прежде чем заснуть, я должен прокрутить в башке прошедший день, подумать над завтрашним днем, увидеть спящую Риту Молодецкую, девушку, забравшую мое спокойствие, и подрочить.

А вот раньше засыпал, только матрац придавив. Правда, чаще всего рядом лежала какая-нибудь новая знакомая.

Ворочаюсь. Левая сторона тела затекла.