Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив

— Еще бы! Он был на седьмом небе. «Это лучший материал, который мне когда-либо доводилось видеть! Вот вам деньги, прячьте их и поскорей уезжайте, а потом спишемся насчет авторских прав по поводу издания всех ваших статей отдельной брошюрой. Имею основания полагать, что сразу после того, как один из наших дубов украсится желудем необычной формы[47] — а это, безусловно, произойдет уже сегодня вечером, — такое отдельное издание принесет огромную прибыль! Согласны?»

— И вы согласились?

— Разумеется! Я согласился с тем, что такая перспектива вполне реальна. А поскольку на перроне стояли два поезда, причем один из них направлялся в Хастонвиль, то я тут же передал его машинисту загодя подготовленное письмо. Это был резервный способ срочно связаться с Гартсайдом, мы такое предусмотрели заранее, хотя и для других целей. В том письме я подробно и убедительно изложил ему эту самую перспективу…

— И как же поступил Гартсайд?

— Благоразумно. Он, конечно, сумасшедший, но ведь не дурак же! Так что мой клиент изменил маршрут, комстокские линчеватели зря проскучали весь вечер вокруг облюбованного ими дуба — и никакой особенный желудь на нем не вырос.

— Ладно, Хэмпич, — сказал тот из нас, кто сейчас выполнял обязанности председателя. — Сейчас твоя очередь.

— Благодарю! — тот из нас, кого звали Хэмпич, поднялся с места. — Мистер Альфаж рассказал нам историю, которую трудно превзойти. Но я, тем не менее, постараюсь. Со мной был такой случай…

Поезд несся сквозь вьюгу…

Эдгар Уоллес

ДОМУШНИК

— Всегда хорошо взять то, что плохо лежало, — объяснял своей дочке Эльзе старина Том Беркс. — Небольшой дополнительный доход еще никому не помешал.

Виски неизменно делало его словоохотливым. Восемь стаканов — и вот он уже роняет жемчуга словес на пыльный пол своей столовой в доме на Эльскомб-кресчент (телефон мэйферский, остановка — «район Бэйсуотер»).

— Опять же, глупо ждать, что миллионер вздумает жениться. Особенно если он уже был однажды женат. Вот и твой Пойнтинг: у него есть деньги. И есть дети. А дети — это, знаешь ли, большая помеха. Но если он вдруг решит осчастливить тебя, скажем, предложив мне пост директора, — не отказывай.

И вот, когда, в приступе легкого помешательства, полковник Пойнтинг предложил Эльзе изумрудную брошь, причину многих грядущих бед, — Эльза приняла этот дар.

То есть, конечно, не сразу… конечно, она возражала — ведь такой ценный подарок… честная девушка не может… даже от близкого друга… если, конечно, он не…

Что «не» — не сказала ни она, ни опьяненный любовью старик, которого в тот момент слегка отрезвили мысли о детях.

— Застраховать надо, — мудро посоветовал дочери Том Беркс. — Если эта штуковина стоит хоть ломаный грош, то она стоит тыщи три, не меньше.

Эльза благоразумно последовала его совету — и это тоже было, как выяснилось, не к добру.

И уж совсем не к добру была внезапная нервная просьба полковника — ненадолго вернуть ему брошь. Только показать дочери и сразу отдать назад.

(— Ну-ну, посмотрим: может и отдаст, — покачал головой старый циник Том.)

В ту же ночь брошь пропала.

Неизвестный или неизвестные похитили ее с туалетного столика.

Полковника тут же известили срочной телеграммой.

Вместо ответа он явился лично — в крайне растрепанных чувствах, на такси и в сопровождении детектива.

И вот тут-то начались действительно крупные неприятности: детективы задавали такие неудобные вопросы, а Эльза так горько плакала, а полковник так старался ее утешить — что совершенно не заметил, как сделал ей предложение.

Как будто потерять драгоценную изумрудную брошь ему казалось недостаточным!

Заметьте, дорогие любители загадок: до сих пор мисс Дороти Пойнтинг оставалась в полнейшем неведении. Эльзу она считала не стоящей вниманья танцоркой, с которой папаша иногда проводит время. Она и мысли не допускала, что этой самой танцорке могли подарить фамильную драгоценность.

И вот — разом две шокирующие новости!

Реакция мисс Дороти была резко негативна и столь же резко расходилась с представлениями полковника о том, как смиренные дочери должны встречать слова отца, снизошедшего (да-да, именно так и никак иначе!) до того, чтобы известить недостойную о своем грядущем браке.

Известил он ее за ужином — покашливая и срываясь то на гневные монологи, то на униженную мольбу.

— Она, конечно, еще очень молода… но, право, она очень славная девушка. И если… но если ты вдруг сочтешь, что тебе неуместно… уместнее жить отдельно — то квартира на Портленд-плейс… и Зоннингштед! Он, конечно, твой…

Дороти задумчиво оглядела отца. Он был все еще хорош собой — румяный, совершенно седой, стройный и по-военному статный.

Лучше бы ему быть толстяком, подумала Дороти. Ничто так не укрощает эгоизм, как заметное брюшко.