Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив

— Должен заметить, мистер Белл, — начал он, — причуды человеческого разума — область весьма обширная и доселе не исследованная. Скажем, недавно я столкнулся с примечательным и ужасным случаем умственного расстройства. Что любопытно, больной не опустившийся отщепенец, а джентльмен, вхожий в лучшие дома. Он не женат, владелец прелестного поместья в провинции. Детство и юность он провел в Индии — там он и помешался на теме, которая ныне выросла до ужасающей в своем величии мономании.

— Вот как? Прошу же, расскажите, пожалуйста. Если, разумеется, это не будет идти вразрез с медицинской этикой.

— Едва ли я заговорил бы об этом человеке, не будь у меня намерения поведать, насколько возможно, его историю.

— Знакомы мы уже много лет — точнее, много лет встречаемся в городе то здесь, то там. Но недавно ко мне зашел его племянник, весьма озабоченный состоянием здоровья дядюшки. Дело в том, что оный дядя уже много лет как буквально помешан на некой смеси теософии и спиритизма, со всеми их махатмами и прочей ерундистикой. Разумеется, он свято верит в свой дар говорения с духами и регулярно устраивает различные представления самого странного рода.

— Но позвольте! Подобное помешательство — совершенно невинно, и вы не вправе называть человека безумцем только из-за его убеждений. Ведь тогда сотням наших с вами современников место в желтом доме!

— Разумеется, оно невинно — ровно до тех пор, пока не переходит границы глупостей наподобие столоверчения или материализации духов. Но не когда увлечение (или же скажем прямо — помешательство) ведет к совсем иным практикам, многие из которых, как в нашем случае, несут даже непосредственную угрозу жизни и здоровью человека.

— Разумеется. Значит, его убеждения превратились в некое странное наваждение? Но как?

— О… Видите ли, мой пациент некогда увлекся индуизмом настолько, что даже получил жреческое посвящение. Разумеется, он поддерживал тесные связи с другими… жрецами, особенно с одним брамином высокой степени посвящения, владельцем примечательной скульптурной группы, изображавшей Тримурти, индостанскую Троицу — то есть Брахму, Вишну и Шиву. И вот неким неизвестным мне образом мой пациент сумел заполучить одну из статуй — а конкретно, статую Шивы, которую он увез в Британию и поместил в картинной галерее своего поместья. Еще тогда, надо сказать, он верил, что идола вручила ему сама судьба, и приписывал статуе некие божественные или, по крайней мере, сверхъестественные качества. Теперь же его помешательство дошло до того, что идол с ним якобы заговорил — на хинди, разумеется. Это мне поведал его племянник. Как и то, что бедняга каждый вечер преклоняет перед своим богом колени, и тот отдает ему распоряжения на грядущий день. Эти приказы абсолютно бессмысленны, даже безумны. Следуя им, мой пациент почти растратил свое немалое состояние, выбрасывая огромные деньги на украшение омерзительного идола — рубины, сапфиры, бриллианты, золото. Он полностью отказался от своей воли, руководствуясь лишь «приказами» идола. Есть и еще кое-что. С этим моим пациентом проживает его племянница — милая юная леди, которой он всегда весьма симпатизировал Теперь же все резко изменилось: он гонит девушку прочь, всячески третирует, даже угрожает убить ее — как он утверждает, в наказание за предательство, о котором ему сообщил, как и следовало ожидать, бог Шива. Юноша, обратившийся ко мне за помощью, помолвлен с бедняжкой и конечно, волнуется за нее; однако беда в том, что юная леди глубоко привязана к своему дяде и отказывается подтвердить обвинения в его адрес. Например, отрицает, что тот грозил ей смертью, — несмотря на то, что это было сказано в присутствии молодого человека, племянника. Итак, требуется беспристрастный вердикт врача — на этом настаивают друзья и родственники бедняжки. И завтра я отправляюсь к ним, дабы лично освидетельствовать шивопоклонника.

— Я так понимаю — вердикт, строго говоря, уже готов?

— Отнюдь нет. Он будет вынесен, только если я засвидетельствую ясные признаки его болезни.

— Великая власть вручена вам, психиатрам! — воскликнул я. — Власть оторвать человека от его близких и навеки заточить в стенах больницы… И сколь страшна эта власть в руках недостойного человека![70]

Доктор Лорье сдвинул брови и бросил на меня острый и резкий взгляд.

— К чему это вы? — уточнил он. — Разумеется, никто не застрахован от ошибки; но эти ошибки — единичные, смею заметить, — не отменяют требований закона: добросовестности суждения и тщательности заботы о больном.

— Все так, все так, и не мне судить, но… Но, будь я врачом, я никогда не осмелился бы подписать акт о недееспособности.

Завершить беседу нам не довелось — ужин подошел к концу, и гости уже расходились.

У ворот я поймал доктора Лорье и, отведя в сторону, попросил:

— Не могли бы вы… это дерзость с моей стороны, просить вас о подобном, но… видите ли, величайшая страсть в моей жизни — это нераскрытые тайны, загадки. И вы показали мне одну из наиболее занятных. Не могли бы вы поведать мне о результатах вашего завтрашнего визита к тому теософу?