Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив

Мистер Харборд предложил мне сигарету. Мы терпеливо ждали, и вот наконец над стеной вновь показалась голова инспектора, а вскоре он сам занял прежнее свое место и свесил ноги.

Вид у него был весьма довольный, но нам он ничего не сказал, а я уже знал, что спрашивать бесполезно.

Мы вернулись в особняк. Еще в прихожей инспектор велел позвать Джексона, камердинера. Тот явился через несколько минут — высокий, опрятный крепкий парень с узким и длинным лицом, одетый в черный костюм. Он поклонился и воззрился на нас с самым предупредительным видом.

— Странные дела творятся, а, Джексон? — хмыкнул инспектор.

— Есть такое.

— И что ты сам думаешь?

— Правду сказать, сэр, я считал, что мистер Форд просто сбежал. Но нынче не знаю, что и думать.

— А с чего бы ему сбегать?

— Так сразу и не сказать, сэр. Но позавчера он как-то больно уж странно себя вел.

— Давно ему служишь?

— Нет, сэр. Я камердинер достопочтенного Джона Дорна, сына лорда Беверли. Мистер Форд нанял меня вместе с поместьем.

— Понятно… Что ж, покажи-ка мне спальню своего пропавшего хозяина. Мистер Харборд, разрешите ненадолго вас оставить. Можете пока побеседовать с моим помощником.

Мы сидели и курили в кабинете секретаря. Мистер Харборд уничтожал сигарету за сигаретой — молча, не говоря ни слова. Он вообще был как-то неразговорчив. Инспектор вернулся, когда уже стемнело, и мы разошлись, чтобы приготовиться к ужину. Я попытался перекинуться с ним парой слов по дороге, но он только молча помотал головой и продолжил путь.

Ужин кое-как подошел к концу, и мы покинули столовую, оставив Рансома наедине с уже вторым графином портвейна. Пис снова куда-то запропастился, и я устроился в библиотеке с книжкой. Там я просидел до половины одиннадцатого и отправился спать. Поднимаясь по лестнице, я заметил, как слуга гасит свет в прихожей.

Комната моя была в старом крыле особняка, по ту сторону картинной галереи, и не сказать, чтоб мне было легко до нее добраться. Длинные, неосвещенные коридоры пугали меня, таинственное происшествие будоражило душу, и, помнится, я вздрагивал от каждого скрипа половицы и все всматривался в темноту, ожидая черт знает каких жутких неожиданностей. Так что я был невероятно рад отгородиться от темноты закрытой дверью и остаться наедине с весело потрескивающими в открытом камине дровами.

Посреди ночи я проснулся — что-то напугало меня так, что я даже подскочил на кровати. Сердце отчаянно колотилось. Той ночью, хотя я сплю довольно крепко, я был напряжен даже во сне и даже сквозь сон услышал: кто-то стукнул ко мне в дверь.

В странном смятении, которое всегда бывает у внезапно разбуженных людей, я вслушивался в тишину. Вдруг — снова стук, на сей раз в стену у меня над головой. Скрипнула половица. Там, снаружи, кто-то шел по темному коридору. Остановился. В щель под дверью проник невнятный отблеск. Огонь помигал и загорелся ровно: кто-то там, снаружи, зажег свечу.

Свет разбудил во мне мужество.

Зачем кому бы то ни было пробираться в потемках, если у него была с собою свеча? Я подошел к двери и осторожно выглянул.

Метрах в тридцати стоял какой-то мужчина — резкая черная тень, очерченная огнем свечи. Он был спиной ко мне, но я мог видеть, как он поднимает свечу и вглядывается в темноту, пытаясь разглядеть что-то в дальнем конце коридора.

Внезапно он тронулся с места.

Оставив за спиной картинную галерею и основное здание, он шел по коридору, который заканчивался у глубоко утопленного в стену окна. Медленно-медленно незнакомец продвигался вперед, светя то направо, то налево. Весь его вид выдавал настороженное оживление — как если бы он старательно искал нечто, которое боялся найти.

У окна он замер, огляделся, тревожно прислушиваясь. Проверил раму. Подергал дверь справа от себя — та оказалась заперта. В этот момент я ясно увидел его профиль, очерченный светом свечи: это был Харборд.

Между нами было не больше полусотни метров. Ошибка была исключена.

Стоило ему начать разворачиваться, я шарахнулся обратно в комнату.

Харборд был очень возбужден, и я слышал, как он что-то бормотал на ходу. Когда он прошел мимо, я снова выглянул и следил за ним, пока тот не скрылся за углом и огонек свечи не затерялся где-то в тенях картинной галереи.

Перед тем как вернуться в постель, я старательно закрыл дверь на ключ.

В семь утра, едва проснувшись и наскоро одевшись, я поспешил рассказать инспектору Пису о ночном происшествии. Мы вместе поднялись ко мне и осмотрели коридор. Оказалось, что там, помимо моей, всего две комнаты: одна, та что слева, принадлежала Рансому, вторая, справа, была большой кладовкой, ключ от которой, как выяснилось после кратких расспросов, хранился у экономки.

Кого же искал Харборд? Я терялся в догадках, а Пис, если и сделал какие-то выводы, делиться ими не спешил.

Самого секретаря — как всегда, нервозного и подавленного — мы встретили в главном зале по пути в столовую. Он мимоходом кивнул нам и собирался продолжить путь, но инспектор остановил его:

— Доброе утро! Можно вас на пару слов?

— Разумеется, инспектор. Что-то случилось?