Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив

Наутро мы спрятали наши пожитки наверху в доме с привидениями и вернулись с корзиной в город. Корзина нам очень пригодилась, чтобы перетаскивать еду и кухонную утварь в большую лодку Джима. Я остался в лодке сторожить припасы, а Том пошел за покупками, и при этом ни в одну лавку не заходил дважды, чтобы не приставали с расспросами. И наконец Том притащил с чердака сосновые бруски, типографскую краску и все наши печатные принадлежности. Мы переправились на остров, а там отнесли наше добро в пещеру — теперь для заговора все было готово.

Домой вернулись засветло, корзину спрятали в дровяном сарае, а ночью встали и повесили ее на ручку входной двери. Утром тетя Полли нашла корзину и спрашивает Тома, как она там очутилась. Том и отвечает: не иначе как ангелы принесли. А тетя Полли говорит: да, наверное, так оно и есть, и она знает парочку таких ангелов и после завтрака с ними разберется. Честное слово, так бы она и сделала, задержись мы хоть на минуту.

Но Том очень торопился с листовками, так что мы удрали при первой возможности, взяли челнок и поплыли вниз по реке в Гукервилль, что за семь миль отсюда, — там есть маленькая типография, у которой заказы бывают от силы раз в пять лет. Там для нас отпечатали сто пятьдесят листовок про беглого негра. Назад мы поплыли по тихой воде вдоль самого берега, домой вернулись засветло, листовки спрятали на чердаке, потом нам задали взбучку (правда, совсем небольшую), а после был ужин и семейное богослужение. Спать легли усталые как собаки, зато довольные — ведь мы сделали все, что нужно.

Заснули мы тотчас же — всегда быстро засыпаешь, если ты устал, и сделал все, что мог, и старался изо всех сил, и на душе спокойно, и нет никаких забот. А о том, как нам проснуться, мы ни капли не тревожились: погода была хорошая, и, пока она не переменится, нам все равно больше делать нечего, а уж если переменится — мы сразу почуем и проснемся. Так оно и вышло.

Около часа ночи началась гроза, и нас разбудили гром и молния. Лило как из ведра, дождь барабанил по крыше так, что можно было оглохнуть, и хлестал по стеклам — в такую погоду хорошо лежать, уютно устроившись под одеялом. Ветер хрипло завывал в трубах: то стихнет, то снова налетит, да как начнет гудеть, свистеть, реветь, дом ходит ходуном, ставни по всей улице хлопают — и вдруг как сверкнет молния, будто все вокруг огнем пылает, и гром как грянет — вот-вот, кажется, весь мир на кусочки разлетится. В такую грозу радуешься, что ты жив-здоров и лежишь в теплой уютной постели. А Том как возьмет да и закричит: «Гек, вставай — сейчас как раз самое время!» — со всей мочи, да только я его еле услышал через весь этот рев и грохот.

Мне хотелось полежать еще хоть капельку, да нельзя было — Том бы не разрешил. Встали мы, оделись при свете молний, взяли одну листовку и кнопки, вылезли через заднее окно на крышу пристройки, проползли вдоль края крыши, спрыгнули на сарай, оттуда — на высокий дощатый забор, с забора — в сад, как обычно, а из сада по тропинке выбежали на улицу.

Дождь лил не переставая, и гром гремел, и ураган так и не стих. Лихая ночка, сказал Том, как раз для темного дела вроде нашего! Я согласился и говорю: зря мы не взяли все листовки — другой такой ночи еще не скоро дождешься. А Том отвечает:

— А зачем нам столько сразу? Скажи-ка, Гек, где у нас вешают листовки?

— На доске у дверей почты — там же, где объявления о пропавших людях, об украденных вещах, о собраниях общества трезвости, о налогах, о том, что продается негр или сдается в аренду магазин, в общем, обо всем — место хорошее, и платить ничего не надо, а реклама денег стоит, вдобавок ее никто и читать не будет.

— Правильно. И разве там вешают сразу по два объявления?

— Нет, только одно. Два сразу читать нельзя — разве только косоглазые могут, а косоглазых у нас мало, чего для них стараться?

— Вот я и взял всего одну листовку.

— Зачем тогда было делать сто пятьдесят? Чтобы каждую ночь вешать новую, и так целых полгода?

— Нет, мы повесим всего одну — этого предостаточно.

— Ну и зачем надо было тратить такую уйму денег, Том? Что, нельзя было напечатать одну?

— А затем, что напечатать сто пятьдесят — это дело обычное. А закажи я одну — печатник принялся бы про себя рассуждать: «Вот странно! За те же деньги можно было заказать полторы сотни, а он просит всего одну. Что-то здесь нечисто, возьму-ка да сообщу кому следует!»

Такой уж он, Том Сойер — любит все продумать заранее. Больше я таких рассудительных ребят не встречал!