Мое не мое тело. Пленница

Слезы застилали глаза. Я старалась оттолкнуть его, чтобы вздохнуть, перевести дух, но все было бесполезно. Вдруг он замер, я почувствовала, как зубы впиваются в нижнюю губу. Во рту разлился солоноватый привкус крови.

Нордер-Галь отстранился так же резко, как приблизился. Замер, глядя на меня крошечными точками зрачков. Вдруг развернулся и буквально вылетел из каюты.

Я не верила собственным глазам, казалось, сердце вот-вот выскочит из груди. Я в полном бессилии съехала по стене на пол, обхватила руками колени.

Он услышал меня.

Я сидела на полу, лихорадочно растирала заледеневшие ноги, покачивалась вперед-назад, с трудом понимая, что происходит. Он отпустил меня. Отпустил, как я просила. Это казалось настолько невероятным, что я опасалась, будто все почудилось. Моргала, трясла головой. Но я была одна. Лишь Асуран копошился на своем насесте.

Я, наконец, поднялась, держась за стену, запахнула на груди разорванное платье, аккуратно дотронулась кончиками пальцев до укушенной губы. Больно. Как же больно! Думаю, наутро она распухнет. Я подошла к столу, вылила в бокал остатки вина из графина. Осушила залпом, не чувствуя вкуса, мгновенно ощущая, как спиртовые пары пробираются в мозг. Сейчас мне хотелось этого больше всего — захмелеть.

Я ощущала себя в плотном наэлектризованном коконе, в котором было трудно дышать. Хотела, чтобы наир уснул, чтобы дал мне расслабиться, успокоиться. Я зашла в спальню, стянула с кровати серое одеяло, закуталась и легла, свернувшись. Меня колотило от холода, будто вышвырнули раздетой на мороз. Я нервно потирала друг о друга ступни, ежилась, пока в желудке не разлилось винное тепло, не понеслось с кровотоком. Я старалась ровно дышать, прикрывала глаза. Наивно казалось, что я могу контролировать биение сердца. Я прислушивалась, наблюдая, как удары становятся реже. Но это было всего лишь вино, которое оказалось необычайно крепким. Будто я выпила несколько рюмок коньяка. Но стало так хорошо, уютно, тепло.

Наир отпускал, и дышать становилось легче. Теперь воздух казался разряженным, будто я поднималась в горы. Слегка кружилась голова. Тело больше не болело так сильно. Мне было спокойно, охватила хмельная истома. Я откуда-то точно знала, что Нордер-Галь сегодня больше не притронется ко мне. Знала наверняка. Почему-то казалось, будто он пообещал это, дал слово. И сдержит. Он всегда держит слово.

Я вспоминала его безумные глаза, напряженное лицо. Он мог сделать все, что пожелает, никто не остановил бы его. Но он сдержался. И вопреки желанию я испытывала что-то вроде благодарности. Я не должна благодарить его за это — я здесь только по его вине. Но это непрошенное разрушительное чувство вползало исподтишка. Как диверсант. И отравляло недопустимыми терзаниями.

Хотелось знать, куда он пошел. Что-то подсказывало, что он сейчас с этой красивой женщиной, Кьярой. И эта мысль смущала меня. Было бы проще, если бы он поступил так, как остальные. Я бы ненавидела, видя одну черноту. Теперь же я ненавидела за глупость себя, но не могла ничего с этим поделать. Я цеплялась за человека, который порой мелькал в нем. Не хотела, понимая, что все это неправильно, но это было на уровне каких-то природных инстинктов, женского естества, которое так не вовремя зашевелилось. И эти странные ощущения, будто я знаю его очень давно. Его привычки, его черты. Он будто не был чужим.

Я блаженно прикрыла глаза — все это хмель. Эти безумные мысли нашептывает вино. Я поплотнее закуталась в одеяло, и сама не заметила, как заснула. Впервые за последнее время совершенно спокойно.

* * *

Когда я открыла глаза, мутные серые лучи из иллюминатора ложились на пол почти под прямым углом. Должно быть, около полудня. Эта мысль залихорадила, но я тут же остановила себя — мне некуда спешить. Даже если я проспала весь день — это не значило ничего.

Я потянулась, ощущая в теле отголоски болезненной ломоты. Но она была какой-то мучительно-приятной. А вот губа живо напомнила о себе. Я осторожно тронула, но казалось, все было в порядке. Болело внутри, там, где ранка касалась края зубов. Хотелось заложить ваты, чтобы смягчить это ощущение.

Я повернулась, глядя на кровать — подушка была не смята. Судя по всему, Нордер-Галь не приходил. Я вышла из спальной, кутаясь в одеяло. Если бы такое увидела бабушка, я бы получила выговор. Выходить надлежало в подобающем виде. Бабушка твердила, что уважающая себя женщина никогда не покинет спальню неопрятной.

Асуран оживился, увидев меня. Присвистнул, вытянул шею. Но я не рискнула подойти. Вчера я осмелела, потому что рядом был Нордер-Галь, который мог повлиять на птицу. Бездумно рисковать не слишком хотелось. У дверей был выставлен стул, на котором лежала аккуратная стопка чистого белья, чулки, новое платье из плотной шерсти. Пыльно-сиреневое. С запáхом и отложным воротником.

Я оделась. Переплела косу и закрепила на затылке узлом. На рабочем столе Нордер-Галя стоял поднос с завтраком. Чай, яблочное варенье в маленькой вазочке, булка, густо намазанная маслом. Я поела с аппетитом, лишь губа доставляла неудобства.