Мое непослушное сердце

Неожиданно Лайам весело рассмеялся, и они пошли в студию, Мастерская словно висела в воздухе над озером и деревьями, паря в собственной крохотной вселенной. Из пяти стен три были причудливо изогнуты. Солнечный свет пробивался сквозь северную стену, сделанную из огромного стеклянного листа. Потолочные световые люки имели заслонки, чтобы варьировать освещение в зависимости от времени дня. Цветные пятна на грубых неоштукатуренных стенах, мебель и пол из известняка превращали мастерскую в произведение современного искусства. Лили охватило то же ощущение благоговейного восторга, что и в музее Гетти.

Незаконченные работы стояли на мольбертах, остальные были прислонены к стенам. Несколько больших холстов висело на железных кронштейнах. У Лили закружилась голова от обрушившихся на нее впечатлений. Пусть она не получила образования, зато много лет самостоятельно изучала искусство и кое в чем разбиралась.

Она не могла оторваться от монументальной незаконченной «Мадонны с младенцем», занимавшей едва не всю стену. Из всех современных художников только он способен нарисовать Мадонну, не используя коровье дерьмо вместо красок, не написав через весь лоб грязное ругательство, не намалевав вместо звезды этикетку кока-колы.

Только Лайам Дженнер обладал столь абсолютной уверенностью в себе, чтобы показать циничным ниспровергателям идеалов, населяющих мир современного искусства, значение и смысл истинного благоговения к святыне.

Сердце Лили наполнилось слезами, которые она не могла показать ему. Слезами сожаления о том, как легко она позволила Крейгу и его честолюбию полностью подавить ее как личность. Слезами тоски по сыну, которого отдала в чужие руки.

Глядя на картину, она поняла, как беспечно, как бездумно относилась к тому, что должно было стать для нее священным.

Его рука осторожно легла на ее плечи, нежно, как легкие золотисто-голубые мазки, оттенявшие волосы Мадонны. Его прикосновение казалось естественным и единственно нужным, и Лили проглотила слезы, борясь с желанием прильнуть к его груди.

— Бедная моя, — прошептал он, — вы осложнили свою жизнь куда сильнее, чем я — свою.

Она не спросила, откуда он это знает, но, стоя перед этой ошеломляющей недописанной картиной и ощущая тяжесть его руки, она вдруг поняла, что эти холсты — отражение характера Лайама, его яростной целеустремленности, ума, суровости и сентиментальности, которую он старался скрыть.

В противоположность ей Лайам Дженнер был неотделим от своей работы.

— Садитесь, — пробормотал он, — садитесь сюда.

Она позволила ему подвести себя к простому деревянному стулу в дальнем конце комнаты. Он погладил ее по плечу, отступил и потянулся к одному из холстов, сложенных рядом с рабочим столом.

Будь на его месте другой человек. Лили посчитала бы, что ею бессовестно манипулируют, но Лайаму Дженнеру и в голову не пришло бы манипулировать кем бы то ни было. Он не из тех людей. Просто одержим своим творчеством, потребностью выразить себя, и она по какой-то непонятной причине попала в орбиту его внимания.

Но Лили уже было все равно. Она не могла отвести взгляд от Мадонны с младенцем и вспоминала о своей жизни, во многих отношениях богатой и счастливой, а в чем-то — бесплодной и бессмысленной. Но вместо того чтобы скорбеть о потерях: единственном сыне, карьере, своей утраченной индивидуальности, муже, которого она одновременно любила и ненавидела, — Лили радовалась всему, что даровала ей судьба.

Пока она стояла перед Мадонной, с ней что-то произошло. Лили вдруг представила свое покрывало, на котором пыталась изобразить сад трав, и поняла, что именно ускользало от нее до сих пор. Сад превратился в олицетворение женщины, которой она теперь стала: более зрелой, стремящейся отныне не соблазнять, а исцелять и лелеять, чья броская красота сменилась нежными, полными неуловимого благородства осенними красками. Она уже не та, какой была, но еще не поняла, кем стала. И теперь оказалось, что в покрывале, на которое она бессознательно перенесла заворожившие ее оттенки, содержится ответ на главный для нее вопрос.

Лили вздрогнула. Пальцы затрепетали от нетерпения. Скорее! Где ее корзинка с шитьем и коробка с лоскутами? Они нужны ей сейчас! Только так она сможет найти путь к себе!

— Мне нужно идти.

Лайам к тому времени так погрузился в работу, что сначала не понял, о чем идет речь. Потом его грубоватое лицо исказилось чем-то похожим на боль.

— О Господи, вы не можете…

— Пожалуйста. Я не капризничаю. И не набиваю себе цену. Мне нужно… я сейчас вернусь. Только достану кое-что из машины.

Лайам отступил от холста, рассеянно пригладил волосы, оставив на лбу мазок краски.

— Я сам принесу.

— В багажнике корзинка и коробка. Мне… Ладно, пойдем вместе.

Они помчались по мостику, горя нетерпением поскорее покончить с этим и вернуться к тому, что казалось таким существенно важным.

Лили, сбежав со ступенек, осмотрелась в поисках сумочки с ключами. Но сумочка как назло куда-то запропастилась.

— Какого дьявола вы заперли машину? — заревел он. — Откуда здесь, в Богом забытом захолустье, возьмутся воры?!