Мое обретение полюса

Вертикальный перепад температуры в наших помещениях был довольно значительным. На полу и на уровне нижних ящиков она падала до -20°, а под скамьями, стоящими на полу, обычно держалась в пределах -10°. На полу посреди комнаты температура была выше точки замерзания; на одном уровне со скамьями было уже +48°, а на уровне головы стоящего человека +70°, под крышей + 105°.

Мы умудрялись приспосабливаться к столь своеобразному комфорту. Ниже пояса мы одевались так, чтобы переносить низкие температуры, а выше — весьма легко. Стены отпотевали лишь на уровне нижнего ряда ящиков, но там скопление влаги способствовало укреплению постройки и не причиняло нам хлопот. С теми материалами, которыми мы располагали, едва ли можно было создать более приемлемые санитарные условия. Для вентиляции в углах дома были оставлены маленькие отверстия, и тепло распространялось в самые отдаленные закоулки помещения. Мы оценили преимущества длинной печной трубы. Она оказалась прекрасным отопительным средством, так как проходила по вестибюлю-прихожей и обогревала его. В мастерской было тоже относительно тепло. Два эскимосских светильника, которые мы зажигали, когда в доме мастерили нарты, давали дополнительное тепло и свет.

С рождества до Нового года для эскимосов устраивались ежедневные праздники. Я наслаждался продолжительным отдыхом, проводя время в прогулках и чтении. Я с удовольствием наблюдал за тем, как эскимосы насыщаются пищей, которая кажется нам, белым, ужасно неаппетитной, но никогда не вызывает расстройства желудка. Во многих иглу эти дни стали настоящим рождеством и по своему настроению — хотя эскимосы никогда не слыхали о младенце Христе — намного больше соответствовали истинному духу праздника, чем в цивилизованных странах, где формальное отправление обряда убивает его настоящий смысл.

Переходя из одного иглу в другое, я благодарил людей за их самоотверженный труд, и нередко в этих примитивных домах меня задевали за живое слабые плаксивые голоса, раздававшиеся в темноте. Боль сжимала мое сердце, и я вспоминал тот день, когда впервые услышал слабый крик моей дочери. В эскимосских иглу стали рождаться дети. Перелетая из одного иглу в другое, эскимосский аист оставлял там свои рождественские подарки.

Накануне рождества наша лучшая швея Клаю перестала выполнять свои обязанности. Ей была поручена весьма тонкая работа — изготовление чулок из заячьих шкурок. Однако она утратила интерес к делу и жаловалась на плохое самочувствие. Теперь Эвелю (миссис Синю) заканчивала за нее работу. Акподисо (Большая птица), муж Клаю, которого мы прозвали Бисмарком, тоже дезертировал и оставил скамью, на которой делал нарты. Его отсутствию не было объяснения, потому что ни он сам, ни его жена до сих пор не увиливали от работы. Для того чтобы раскрыть эту тайну, я отправился в их иглу на рождественской неделе. Там я впервые узнал аистиные новости. Арктический аист прилетает в свое время, обычно через несколько недель после полярной полуночи, и тогда мало что иное интересует людей. Эта пора наступает через девять месяцев после того, как минуют апрельские страсти, страсти первого арктического весеннего месяца, когда все в мире ликуют от счастья. В маленьком подземном жилище к появлению аиста тщательно готовятся. Будущая мать трудится словно пчела, мастеря очаровательные вещицы для будущего малыша. По возможности все должно быть абсолютно новым. Даже дом должен быть новым. Эти заботы ложатся на плечи матери и отца. Их действия — великолепный урок примитивной гигиены.

Для начала исследуем общую атмосферу в доме. К примеру, там живет четырехлетняя девочка, которая все еще пользуется природным заменителем бутылочки с молоком. Озираясь по сторонам, она старается понять значение происходящих перемен и ничего не понимает. Вы входите в новый дом на четвереньках через лаз 12–15 футов длиной, далее протискиваетесь через всегда открытую дверь, достаточно широкую лишь для того, чтобы в нее прошли плечи. Вы выпрямляетесь, встаете во весь рост и оказываетесь в продолговатой подземной камере. Две трети этого помещения напротив двери приподняты примерно на 15 дюймов и вымощены плоскими камнями. Там расстелены меха, которые служат постелью. Край платформы служит сиденьем; площадка перед ней достаточно просторна для того, чтобы там могли стоять трое. По обе стороны устроены полукруглые выпуклости-полки, на которых стоят каменные тарелки серповидной формы для сжигания ворвани. Над пламенем светильников помещают продолговатые каменные горшки, в которых растапливают снег и иногда варят мясо. Выше закреплено нечто вроде сушилки для обуви и мехов, Другой мебели нет. Вот как выглядит эскимосское жилище. Даже самая старательная домашняя хозяйка не в состоянии очистить его от сажи и жирной копоти. Разумеется, такое помещение — неподходящее место для безукоризненно опрятного аиста.