Мое преступление (сборник)

Мистер Сайприен Пейнтер[2] был американцем, поселившимся в Италии. О нем можно было бы сказать еще многое, ведь это был весьма проницательный и образованный джентльмен; однако эти два факта, пожалуй, включают в себя все прочие характеристики. Его память была набита диковинками Старого Света, как музей, однако чудо Нового Света освещало их, словно солнечные лучи, льющиеся через распахнутое окно, и это давало ему возможность видеть эти диковинки по-новому, не так, как другие, и делало его наследником таланта таких уникальных критиков как Раскин[3] или Патер[4], так что прославился он преимущественно тем, что открывал миру малоизвестных поэтов. Будучи здравомыслящим исследователем, он не полагал всех, кого ему удавалось открыть, великими пророками. Не все рифмоплеты, найденные им, были способны стать вровень с Бардом Эйвона[5]. Он даже навлек на себя чудовищное обвинение в грехе классицизма, когда разошелся со своими молодыми приятелями, поэтами-пунктуистами, практиковавшими написание стихотворений, состоящих сплошь из запятых и двоеточий. В его сердце больший отклик находило новомодное пламя, разгоревшееся на углях кельтской мифологии, и на самом-то деле в эти места его привел некий корнуолльский[6] поэт, идейный собрат новых ирландских поэтов. Впрочем, Пейнтер был слишком хорошо воспитан, а значит, ни за что не дал бы понять здешнему хозяину, что не только его гостеприимство стало причиной визита. Когда-то давно Вейн, с которым они познакомились на Кипре на закате его крайне недипломатичной дипломатической карьеры, пригласил его к себе. Их отношения возобновились лишь после того, как Пейнтер прочел книгу начинающего литератора Джона Трегерна под названием «Мерлин и другие стихи», однако Вейна столь долгий перерыв в общении не смутил. И, к сожалению, он даже не начал постигать более дипломатичную дипломатию, при помощи которой его убедили пригласить местного поэта на обед в тот же день, когда должен был приехать американский критик.

Теперь же мистер Пейнтер стоял, держа в руке саквояж, и восхищенно рассматривал выщербленные скалы, причудливый серый лес и три фантастических дерева, которыми был увенчан этот пейзаж.

– Я сейчас чувствую себя человеком, потерпевшим кораблекрушение в краю фей, – признался он.

– Надеюсь, ваш корабль не слишком пострадал в этом происшествии, – с улыбкой ответил гостеприимный хозяин здешних мест. – Полагаю, Джейк поможет вам с вещами.

Мистер Пейнтер покосился на лодочника и тоже улыбнулся.

– Боюсь, нашего друга не так впечатляет открывающийся отсюда вид, как меня.

– Наверное, из-за деревьев, – устало отозвался сквайр.

Вообще-то лодочник зарабатывал на жизнь ловлей рыбы, но так как его дом, сложенный из дерева, просмоленного до черноты, стоял у самой воды, в нескольких ярдах от причала, в подобных случаях он подряжался перевозчиком. Это был здоровенный малый с густыми черными бровями; обычно он помалкивал, но сегодня его явно подмывало высказаться.

– Да все понимают, что это ненормально, сэр! – заявил он. – Море бьет и корежит обычные деревья, а эти штуки растут себе как ни в чем не бывало, будто и не с суши вовсе взялись. Этакие огроменные мерзкие водоросли, тьфу на них. Или проклятый морской змей выполз на берег и пожирает все.

– Есть тут одна глупая легенда, – мрачно сказал сквайр Вейн. – Но идемте же в сад, я познакомлю вас с дочерью.

Однако, когда они добрались до столика, стоящего под деревом, оказалось, что девушка, раньше выглядевшая неподвижной, все же ушла, и им пришлось довольно долго ее искать. Она медленно поднялась со своего места и неспешно побрела вдоль верхней части террасного сада, глядя, как он спускается вниз, к лесочку, карабкающемуся на взморье.

Ее вялость не была следствием слабости и немощности, скорее напротив, проявлением живости; так ребенок, едва открыв глаза и потянувшись в постели, еще сонный, стремится самозабвенно радоваться миру. Барбара миновала лес, в котором терялась единственная светлая тропка. Вдоль этой части террасы тянулась балюстрада, напоминающая невысокий крепостной вал; через равные промежутки ее украшали цветы. Барбара перегнулась через нее, глядя, как посверкивает между деревьями море, а к причалу и стоящей возле него рыбацкой хижине тянется тропка, причудливо изгибаясь.