Мое преступление

– Нет, – задумчиво ответил Пейнтер. – Я никогда не считал вас виновным. И даже думая, что считал, на самом деле – надеюсь, вы меня поймете – не допускал и мысли, что вы виновны именно в смысле наличия у вас вины. То есть, если вы и совершили убийство, рассуждал я, то не ради денег или чего-нибудь столь же низменного, но во имя истинно великой цели, достойной гения. В конце концов, поэтов всегда терзают неземные страсти, и мир во все времена мягче судил их. Но теперь, когда мистер Эйш признал вашу невиновность, я могу честно сказать, что всегда был на вашей стороне.

Поэт тоже поднялся на ноги.

– Ну, я, как ни странно, невиновен, – сказал он. – Полагаю, по поводу вашего внезапно высохшего колодца у меня есть кое-какие соображения, но о смерти погибшего и его сухих костях я знаю не больше самого погибшего, если не меньше. И, к слову, мой дорогой Пейнтер, – он повернулся к критику, – я прощу вас за то, что вы простили мне то, чего я не совершал, а вы, надеюсь, простите мне, что мое мнение о нравственности поэтов разительно отличается от вашего. Как вы справедливо заметили, это распространенная точка зрения, но мне она кажется ложной. Ни у кого нет меньше права творить беззаконие, чем у человека с богатым воображением. Ведь такой человек в любой момент может отринуть земные дела и отправиться в странствия, не сходя с места. Каждый раз, когда мне хотелось, чтобы бедолага сквайр куда-то подевался, я мог представить, как его утаскивают эльфы, и мне не нужно было идти в лес и совершать преступление, чтобы причинить ему зло. Там, где многим людям понадобилось бы настоящее убийство, мне довольно кровавого заката на следующую ночь. Нет, мистер Эйш, когда вы снова будете в суде, проявите каплю милосердия к тому горемыке, который напился пьяным и совершил ограбление, потому что он должен пробовать вкус пива, которое производит, а чтобы попробовать, его приходится красть у хозяина пивоварни. Будьте снисходительны к мелким воришкам, которым приходится сторожить чужие вещи, вместо того чтобы владеть своими собственными. Но если вы поймаете меня за кражей хоть одного мелкого фартинга, в то время как я могу закрыть глаза и увидать Эльдорадо, тогда, – он поднял голову, словно хищная птица, – судите меня без всякой жалости, ибо иного я не заслуживаю.

– Что ж, – после паузы заметил Эйш, – мне нужно идти и задокументировать то, что мы установили. Мистер Трегерн, ваша позиция исключительно интересна. Я почти сожалею, что не смогу добавить вас к своей коллекции убийц. Вы – человек чрезвычайно необычный и многогранный.

– А вам никогда не приходило в голову, что люди, не совершившие в жизни ни одного убийства, тоже могут быть чрезвычайно необычными и многогранными? – спросил Пейнтер. – Наверное, жизнь каждого обычного человека скрывает настоящую тайну: тайну о грехах, которых человек избежал.

– Возможно, – согласился Эйш. – Слишком долгая история – останавливать каждого встречного и спрашивать, какие преступления он никогда не совершал и почему. А я – человек занятой, так что разрешите откланяться.

Когда он ушел, Пейнтер спросил:

– Так что же у вас за соображения об уходящей из колодца воде?

– Вообще-то я не уверен, что готов говорить с вами об этом, – ответил Трегерн, и в его темных глазах, как прежде, заплясали озорные искорки. – Но кое-что, имеющее к этому отношение, я вам все-таки скажу. Раньше, пока моя жена не рассказала вам о нашей встрече в лесу, я не мог говорить об этом.

Он снова помрачнел и ненадолго умолк, но затем продолжил:

– Когда моя жена порывалась пойти следом за отцом, я посоветовал ей сначала вернуться домой, затем выйти через другую дверь и через полчаса ждать меня в лесу. Мы и раньше нередко так делали, нас это забавляло: тайные свидания, романтика. Но на сей раз все было очень серьезно, и я не хотел в спешке наломать дров. Мы обсудили, можно ли что-нибудь сделать, чтобы прекратить эксперимент, как мы оба смутно подозревали, потенциально опасный. Подумав, Барбара решила, что вмешательство сделает только хуже. Она подумала, что если уж ее отец закусил удила, его совершенно точно не смогут переубедить тот самый мужчина, который бросил ему вызов, и женщина, к которой он относился как к ребенку. Наконец она ушла, совсем отчаявшись, а я все бродил по лесу, не оставляя надежды что-нибудь придумать, и так дошел почти до самых павлиньих деревьев. К своему удивлению, я услышал голос и сперва подумал, что сквайр разговаривает сам с собой. Я с неудовольствием предположил, что этот колдовской лес уже успел лишить его разума, но вскоре обнаружил, что если сквайр там один, то говорит он на два голоса. Мое воображение тут же принялось рисовать картины, в которых сквайр общался с деревом. Или его там вовсе не было, а деревья переговаривались между собой. Но второй голос не принадлежал дереву. Я быстро узнал его, потому что раз двадцать слышал за столом. Со сквайром разговаривал этот ваш доктор. Я слышал его так же четко, как вы сейчас слышите меня.

Помолчав немного, он сказал: