Мое преступление

– Речь идет об аристократии. Я рассматриваю ее как последний оплот в нашей борьбе за идею. Аристократия должна показать человечеству, для чего она существует, – как и любое другое явление. Аристократия хороша уже тем, что сохраняет человеческое достоинство в мире, где это достоинство часто попирается низменными интересами. Именно она призвана поддерживать некую высокую сдержанность души и тела, некую благородную дистанцию между мужчиной и женщиной.

Герцог Эйлсбери, который смутно помнил, как накануне вечером обрызгал графиню содовой, принял угрюмый вид, словно опечалившись из-за теоретических построений, свойственных латинской расе. Герцог Виндзор добродушно рассмеялся:

– Ну, ну, знаете ли, мы, англичане, так ужасно практичны. Главный наш вопрос – о земле. Здесь, в сельской местности… Вам она знакома?

– Да, да! – горячо воскликнул француз. – Я понимаю, о чем вы. Деревня! Старая добрая родина человечества! Священная война против раздувшихся грязных городов! Какое право имеют эти анархисты нападать на вашу работящую зажиточную деревню? Не процветала ли она под вашей властью? Не становились ли английские деревни больше и краше под усердным управлением самоотверженных сквайров? Разве это не Веселая Англия пляшет вокруг майского дерева?

Герцог Эйлсбери прокашлялся и невнятно пробормотал:

– Все они перебираются в Лондон.

– Перебираются в Лондон? – переспросил Поммар недоуменно. – Но почему?

На этот раз ответа не было, и он снова бросился в бой:

– Дух аристократии принципиально противостоит алчности промышленных городов. Тем не менее и во Франции можно найти людей дворянского звания, которые пали настолько низко, что торгуют углем или газом, полностью погрузившись в свой промысел.

Герцог Виндзор опустил глаза. Герцог Эйлсбери отошел и теперь глядел в окно.

– Знаете ли, вы слишком непреклонны. Нужно же присматривать за своими делами в городе.

– Не говорите так! – распалившись, вскричал француз. – Я утверждаю, что вся Европа – поле боя между наживой и честью. Кто, если не мы, постоит в борьбе за честь? По какому еще праву мы, грешные двуногие ничтожества, можем претендовать на титулы и гербы, если утратим способность действовать не по приказу и избегать того, за что не последует наказания? Мы притязаем лишь на то, чтобы оградить христианский мир стеной от еврейских торговцев и ростовщиков, от всех этих Голдштейнов и…

Герцог Эйлсбери резко обернулся, засунув руки в карманы.

– О, я вижу, вы читали Ллойд Джорджа, – сказал он. – Никто, кроме грязных радикалов, не задевает Голдштейна ни словом.

– Я уж точно не могу позволить, – начал герцог Виндзор, выпрямляясь с некоторым трудом, – чтобы честное имя лорда Голдштейна…

Он старался, чтобы это прозвучало внушительно, но было что-то в глазах француза, что не подавалось никакому внушению: стальной блеск французского духа.

– Джентльмены, – сказал Поммар, – думаю, мне все ясно. Вы правили Англией четыре сотни лет. По вашим собственным словам, вашими стараниями сельская местность больше не пригодна для людей. По вашим собственным словам, вы способствовали победе вульгарности и грязи. И по вашим же собственным словам, вы идете рука об руку с теми скупердяями и авантюристами, от которых джентльмены должны держаться на расстоянии. Не знаю, что будут делать подобные вам, но подобные мне покончат с вами.

Спустя несколько секунд он покинул дом герцога, а несколькими часами позже – и его владения.

Перевод Елены Литвиновой

Искусство носить маску

Когда-то давным-давно, кажется, что столетия назад, меня уговорили принять небольшое участие в одном из тех исторических шествий или маскарадов, которые сделались модными году примерно в 1909-ом. И поскольку, как и все, кто стареет, я стремлюсь вернуться в далекое прошлое, словно в рай или на площадку для игр, то откапываю воспоминания, которые могут встать в один ряд с теми скромными, но удивительными событиями, которыми я иногда заполняю эту колонку. У этого же происшествия и в самом деле есть кое-какие таинственные черты детективной истории; хотя, полагаю, сам Шерлок Холмс вряд ли смог бы разгадать его сейчас, когда след давно уже остыл, а большинство действующих лиц, несомненно, умерли.