Мое преступление

Мы с другом гуляли по одному из тех обширных сосновых лесов, которые питают ваше внутреннее море одиночества в любой части Восточной Европы; они внушают настоящий ужас своей пустынной монотонностью, и в них легко заблудиться. Прямые, стройные, одинаковые сосны напоминают пики мятежников. Когда говорят о богатстве форм природы – это правда, но я считаю, что природа иногда проявляет своеобразие именно в своем однообразии. В таком повторении ощущается некий причудливый ритм, как будто сама земля решила воспроизводить один и тот же ландшафт, пока он не станет пугающим.

Вы никогда не пробовали повторить тридцать раз подряд какое-нибудь простое слово, допустим, «собака»? К тридцатой попытке оно превращается в нечто наподобие «снарка»[69] или «поббла»[70]. Его никак не удается приручить, напротив, оно становится все более диким с каждым повтором. В конце концов собака принимает неразборчивый и пугающий вид, например «левиафана» или «крокмитэна»[71].

Может быть, этим и объясняется повторяемость в природе, может быть, по этой причине у нее есть миллионы одинаковых листьев и камней. Возможно, они повторяются не для того, чтобы стать привычными, а в единственной надежде стать незнакомыми. Человек не испугается, когда увидит первую кошку, но подпрыгнет от неожиданности при виде семьдесят девятой. Он способен пройти мимо тысячи сосен и только потом осознать, что это действительно сосна. Однако бесконечное повторение лесного пейзажа может оказаться исключительно волнующим, даже навязчивым и невыносимым; в монотонной мелодии сосен может таиться некий оттенок безумия.

Что-то наподобие этого я и сказал моему другу, но он ответил с ироничной откровенностью: «Подожди, мы еще не дошли до телеграфных столбов».

* * *

Друг оказался прав, как обычно и случается в наших спорах, особенно в практических вопросах. Мы шли по лесной тропе, которая, как оказалось, следовала за линией местного телеграфа, и хотя столбы располагались с большим интервалом, они изменили все вокруг. Как только мы подошли к прямому столбу, то сразу поняли, что сосны на самом деле вовсе не были прямыми. Это было похоже на то, как одна прямая, начерченная по линейке, выносит приговор сотням других линий, проведенных школьником от руки. Сразу оказывается, что его неумелые штрихи наклонены влево и вправо. Минуту назад я готов был поклясться, что стволы деревьев стоят прямо, как пики, теперь же было очевидно, что они изогнуты, как скимитары или ятаганы. Рядом с телеграфным столбом сосны выглядели кривыми и живыми. Одно вертикально установленное бревно изменило целый лес. Оно перепутало их и дало им свободу, словно причудливый подлесок дубов и остролистов.

«Да, – сказал мой хмурый друг, как будто отвечая на мои мысли. – Ты понятия не имеешь, насколько безнравственна и позорна прямота, если считаешь деревья прямыми. И ты ни за что не поймешь этого, пока твоя драгоценная мыслящая цивилизация не возведет сорокамильный лес из телеграфных столбов».

* * *

Мы отправились на прогулку из нашего временного пристанища несколько позже, чем намеревались, и долгий день перетекал в золотистые сумерки, когда мы вышли из леса на холмы, возвышавшиеся над незнакомым городком или деревней, в которой уже заблестели огни, освещая долину. Небо начало меняться, приобретая отчетливый вечерний оттенок, то есть солнце еще казалось ярким, но земля на его фоне постепенно темнела, в особенности за холмами и верхушками сосен. Таинственная сосредоточенность соснового леса становилась все заметней, и мой друг с сожалением оглянулся на него, выйдя под открытое небо. Потом обернулся к открывшемуся впереди пейзажу, и так уж вышло, что прямо перед ним оказался еще один столб, озаренный лучами позднего солнца. Его больше не смягчали более нежные силуэты сосен, он стоял, уродливый, вызывающий и нелепый в своей геометрической правильности. Мой друг остановился, указал на него тростью и выплеснул всю свою анархическую философию.

«Полюбуйся на свою работу, демон, – резко сказал он мне. – Гордые деревья позади нас – это то, каким был мир до того, как цивилизованные люди, христиане, или демократы, или же еще кто-нибудь, высушили его своими законами нравственности и равенства. В лесу идет непрерывная молчаливая борьба, дерево сражается с деревом, ветка с веткой. И результатом этой безмолвной схватки является непохожесть и красота. А теперь подними глаза и взгляни на равенство и уродство. Посмотри, как равномерно расположены на черном бревне белые чашечки и попробуй защитить свои догмы, если только осмелишься».