Моё проклятье

Улавливаю недовольное пыхтение. Плевать, что она обо мне думает. Да и другие тоже. Сейчас самое главное — разобраться, что делать дальше. Но в первую очередь нужно остаться одному, чтобы в тишине спокойно сложить пазл.

— Ит, что ты устроил? Мы же договаривались, что будем действовать разумно, без эмоций. Это разве разумно?

Не долго у меня получилось находиться в темноте. Голос Дэйва звучит как гонг. Он осуждает меня, хотя и сам какие-то часы назад не мог найти себе место.

— Не думаю, что Лилиан пришла бы после такого? Это глупо! Кидать на деньги, а потом заявляться, как ни в чем не бывало.

Дэйв рассуждает, пытаясь найти сотню причин, почему Лили не могла нас подставить. Вот только мне не нужна сотня. Мне необходима одна — правда. И я её узнаю.

— У меня есть план, но не расспрашивай. Потом обязательно поделюсь. Только не сейчас. А сейчас я спать, — не знаю, как так происходит, водоворот мыслей уносит в мир грёз за считанные мгновения.

Во сне вижу, как Лили смеётся мне в лицо, берёт своего бывшего за руку и уходит. Она бросает меня, а я бегу, пытаясь её вернуть. Ничего не получается. Остаётся только упасть на колени и смотреть в след той, ради которой предал все свои принципы, заставил собственное сердце чувствовать и доверять.

Не знаю, сколько времени провожу в забытье, но вынырнув из темноты, ощущаю дикую боль в голове. Словно по ней колотили молотом. Вперемешку с болью пульсирует маниакальная идея со всем разобраться. Она полностью поглощает сознание. Кажется, что если не узнаю правду в кратчайшие сроки, то просто сойду с ума. Уже схожу. До сих пор помню страх в глазах Лили, то, как резко побледнело её лицо, но руки всё также продолжали тянуться ко мне. А я как тряпка, ничего не мог сделать. Вместе с тем внутренний голос нашёптывает слова, которые произнёс утром Дэйв: “Она нас подставила, слила за копейки альбом. Ит, это дерьмо”.

Обхватываю лицо ладонями, пытаясь хоть на миг спрятаться от самого себя. Не получается. Звук входящего заставляет резко сесть и застонать от лёгкого головокружения. Внутренности сжимаются, а во рту появляется привкус желчи. Тогда в поле зрения попадается бутылка виски. Дёрнуло же выпить этой дряни.

Не глядя, отвечаю на звонок, и сразу же слышу злое шипение. Тиф:

— Даю тебе пять минут, чтобы притащить ко мне свою задницу, Ньюман. Ты идиот! — злость заставляет её говорить достаточно громко. Практически переходит на крик, но, словно чего-то испугавшись, прокашливается и старается говорить тише.

Мои брови непроизвольно ползут вверх. Никогда не слышал, чтобы Тиффани со мной так разговаривала. Только в единичных случаях, когда я её выводил из себя. Но теперь она, наоборот, должна быть счастлива. Я же расстался с Лили.

— Может, объяснишь?

— Четыре минуты, — шипит сквозь зубы. — Ты серьёзно её бросил?

Ну вот и правда.

— Да, мы расстались. Но мне сейчас не нужен секс. Хочу спать, — нет, я сейчас не усну, но и видеть никого не могу. Слишком паршиво на душе.

— Осталось меньше четырёх минут и тебе никогда больше не будет нужен секс. Прекращай думать членом и иди к моему дому. Я уже тебя жду в беседке. Три минуты, Ньюман.

Подруга сразу же сбрасывает вызов, а мне приходится встать с кровати и идти на улицу. Ничего не понимаю. Неужели её разговор не может подождать до утра?

16 глава Лилиан

Иногда из-за глупой мелочи не можешь остановить поток слëз. Они сами стекают по щекам, а тебе бесконечно приходиться смахивать солëные капли. Порой счастье заставляет глаза становиться влажными. В моëм же случае душевная боль настолько сильная, что организм включил режим самосохранения и не позволяет в полной мере осмыслить произошедшее. Я всё слышу, понимаю, даже киваю, когда взволнованная Марта ставит передо мной кружку чая с мятой. Вот только я не чувствую его аромата. Рецепторы до сих пор улавливают парфюм Итана.

Словно он рядом.

Словно последний час не существовал.

А может, и правда мне всё приводилось? Сейчас мы с Эльзой дождёмся Ньюмана, а после поедем к нему.

— Солнце, скажи что-нибудь, — Марта садится рядом со мной на корточки. Проводит ладонью по моей щеке, но я не чувствую прикосновений.

Ничего не чувствую.

Вижу, как в её глазах блестят слëзы, но мои сухие. Ни одной слезинки. Лишь только глухие удары израненного сердца пытаются вырвать из оцепенения.

— Кричи! Плачь! Солнце моё, скоро будет лучше, — тётя целует мои ладони и гладит, гладит меня.

А я ничего не чувствую.

— Хочешь сладкого? Я испекла пирог, — Марта произносит, и тут моя плотина рушится.

Её сметают мощный поток боли, обиды, страха и разочарования. Тело содрогается от озноба, а изо рта вырывается вой. Я, как подбитое животное, обвиваю себя руками, стараясь не распасться на осколки. Слëзы вмиг делают лицо влажное, а шоковое состояние вуалью падает к ногам, оголяя израненную меня.

— Как он мог так со мной поступить? Я же… Я же отдала ему всё! Первое… — заговариваюсь, не обращая ни на кого внимание.