Мое самодержавное правление

В начале мая государь принял в торжественной аудиенции депутацию, явившуюся из царства Польского для принесения благодарности за дарованную его жителям амнистию. Придворные, члены Государственного совета, сенаторы, городские дамы, военные чины и все имеющие приезд ко двору были собраны в Георгиевскую залу Зимнего дворца, где государь с императрицей и наследником стали на ступенях трона.

Депутация, состоявшая из 12 знатнейших и почетнейших лиц царства, была введена попарно и приблизилась к трону, между выстроенными по обе стороны залы дворцовыми гренадерами. Князь Антон Радзивилл, не причастный к безумным замыслам своих соотечественников, произнес речь от имени депутации.

Эта сцена, столь уничижительная для Польши, произвела самое благоприятное впечатление на присутствовавших при ней русских и некоторым образом примирила национальное самолюбие видом уныния и покорности наших укрощенных врагов.

Между тем на другом конце света завязалась новая политическая сумятица, которая опять возбудила к нам недоверие и зависть европейских кабинетов.

Могущественный паша Египетский Мехмед-Али, давно уже негодовавший на свое зависимое положение, вдруг, под предлогом неблагодарности Порты Оттоманской за принесенную им жертву посылкой для усмирения Греции своего сына и лучших своих войск, поднял забрало и провозгласил себя врагом своего повелителя, султана.

Интриги кабинетов Парижского и находящегося под его влиянием Лондонского подожгли это восстание своими обещаниями точно так же, как прежде они раздували огонь революции Бельгийской и Польской. Император Николай, всегда благородный и последовательный в своей политике, забыл, что Турция веками враждует против России, и, чтобы дать разительное доказательство своих стремлений к поддержанию законных властей, поспешил отозвать из Египта нашего консула.

Мехмед-Али чрезвычайно огорчился этим знаком неодобрения его действий, польстившим Порте и который Франция и Англия старались со своей стороны истолковать как новую честолюбивую попытку нашего правительства. Но государь, не ограничиваясь этим, велел предложить султану прямую свою помощь, войсками или флотом, в таком размере, в каком он признает это нужным.

Турки, однако же, сами слишком хитрые и недоверчивые, чтобы положиться на благородное великодушие России, отклонили ее предложение. А Франция и Англия, с целью изгладить выгодное впечатление, произведенное русскими предложениями на умы турок, поспешили и со своей стороны сделать подобное же предложение, так что все ограничилось одной перепиской.

Никто не поверил искренности императора Николая, и приготовились: Мехмед-Али к нападению, слабая Порта к защите, а Лондон и Париж к вооруженному нейтралитету, которому главную силу давали интриги их посольств в Константинополе и происки находившихся в Египте их агентств.

В течение этого времени Людовик-Филипп, продолжавший, несмотря на тесный союз с политикой Англии, ревновать к этой всегдашней сопернице Франции, искал случая сблизиться с русским монархом, уже принимавшим в свои руки весы Европы.

Хотя близкая связь с Францией обещала парализовать виды английского министерства, враждебного нашим интересам и вообще монархическим началам, однако император Николай, питая естественное отвращение к хищнику законного трона Бурбонов, вежливо отклонил все вкрадчивые его предложения. Это не остановило Людовика-Филиппа в достижении его планов.

Он прислал в Петербург маршала Мортье, поручив ему всемерно стараться приобрести благорасположение императора и установить между обоими монархами сношения менее прежних холодные. Мортье был принят со всем почетом, приличествовавшим старому и храброму воину, тридцать лет сражавшемуся мужественно под знаменами республики и Наполеона.

Государь почтил его своим доверием и приобрел взаимно всю приязнь престарелого маршала, но в политическом отношении дела остались как были, и в разговорах своих с Мортье государь избегал даже произносить когда-либо имя короля французов.

Англия прислала также своего посла в Петербург, но совсем с другой целью – именно с тем, чтобы еще более охладить отношения между Россией и Францией, утвержденные в продолжение двух веков взаимными интересами, торговлей и обоюдной симпатией сих наций. Лорд Грей выбрал для этой миссии своего зятя, лорда Дургама, отчаянного либерала, человека заносчивого, желчного и врага всех самодержавных правительств, в особенности же русского.

Английское министерство хотело употребить этого сварливого и ненавидевшего нас посла орудием для истолкования по-своему опасности, грозящей конституционной Европе со стороны России, чтобы оправдать через сие перед английской нацией те жертвы, которых намеревалось требовать от нее (т. е. от английской нации) для вооружения и, может быть, уже и для нападения на императора Николая.