Мое советское детство

101 год лучшему Спартаку всех времен и народов -- Керку Дугласу. Эта ямочка на подбородке долгие годы пела нам о свободе. Все советские дети смотрели этот фильм по десять раз минимум. Когда мы смотрели "Спартак" в кинотеатре, у нас было одно желание, чтобы рабы восстали и дали хозяевам в морду, со всей силы -- за то, с людьми обращаются, как с вещами. Эта несправедливость очень нас задела. Мы сидели в темноте, в кинотеатре, в духоте и сжимали кулаки. Ну же, гладиаторы, вас же учили драться! И когда Спартак сунул надсмотрщика мордой в борщ, весь кинотеатр в восторге заорал -- так его, так! Свистели и кричали все! До сих пор помню. Это мы из лагеря ездили кино смотреть. Несколько автобусов буйных пионеров, очарованных магией кино -- и историей великой попытки. Великой неудачи. Конечно, мы болели за восставших рабов. Когда сицилийские пираты предали восставших, это была почти физическая мука. Как же так? Как?! А потом, когда восставших разбили, и поле было усыпано трупами, а победившие римляне искали Спартака... или его тело... Мы в зале затаили дыхание. И вот раненый Спартак собирается встать и сказать "Я Спартак", чтобы прекратить это, потому что все потеряно, надежды нет, но не успевает. Встает один раб, затем другой, третий... - Я Спартак! - говорит каждый. И на словах "Я Спартак" в душе поднималось особое чувство. Потому что мы понимали, что это значит. Человек рожден свободным. Спартак больше не вождь восстания, он и есть восстание. Он не один из них, он -- каждый. - О капитан, мой капитан... - Я Спартак! Бывший раб, заявляя это, говорит "Я свободен". Идите нафиг, римляне. Моя свобода -- во мне. Она мой воздух и моя кровь. Вы больше не сможете лишить. А какая красивая Джин Симмонс в сцене, когда Марк Красс (он же Лоуренс Оливье) пытается ее соблазнить роскошной жизнью! У меня аж сердце замирало, когда я видел Варинию на экране. Лучше любой знатной римлянки в этих роскошных белых одеждах... А эти кушанья на столе. Какое-то экзотическое желтое желе, еще что-то. Вариния отказывается есть (было даже немного жалко). А рядом с ней -- высокий, надменный, властный, с безжалостно римским профилем Марк Красс. Он был велик в своей римскости. Когда я позже читал книгу Джованьоли, а затем и "Жизнеописания" Плутарха, там Марк Красс описан как полноватый, жуликоватый, жаждущий славы, не слишком умный и плохо воспитанный торгаш. А тут Лоуренс Оливье сыграл практически Юлия Цезаря (сцена в сенате, кстати, где он забирает диктаторскую власть, это подтверждает) -- умного, сильного, величественного тирана. Льва. У него была своя, львиная правда. И сцена, когда Спартак дерется на мечах со своим другом. Невыносимая сцена -- и по задумке, и по эмоциям. Чтобы спасти лучшего друга от мучительной смерти на кресте, его нужно убить. Быстро. И смерть друга (Тони Кертис). И прощание. И распятие Спартака. Когда толстяк везет сбежавшую Варинию прочь из города рабов, и повозка останавливается у одного из крестов... Там вся дорога в крестах и умирающих рабах. Рим правит железной рукой. Рим все еще думает, что дело в недостатке жестокости... И Вариния показывает новорожденного младенца Спартаку. "Это твой сын, Спартак. Он свободен". Кажется, у всех в кинотеатре -- у всех этих циничных и прожженых буйных подростков навернулись на глаза слезы. Потрясающе. Мы вышли из кинотеатра в жар, оглушенные и притихшие. Ярко, невыносимо ярко после полутьмы кинозала светило солнце. И когда ждали посадки в автобусы, мы расселись в тени кружком, как восставшие рабы в той сцене затишья, когда казалось, что все возможно, свобода рядом и восстание победит. И Спартак улыбался юной и смущенной Варинии... И ямочка на подбородке становилась еще заметнее. Не люблю Кубрика, для меня он холоден и слишком рассудочен. И формален. Недавно пересматривал этот фильм, и ругался про себя. Почти все в фильме казалось мне беспомощным, и слабым, и натянутым. Я смотрел и посмеивался -- удивительно, как в детстве тебя может увлечь подобная ерунда. А потом посреди поля мертвецов вставал раб и говорил: - Я Спартак! И у меня опять свело затылок и по спине пробежал холодок. Как когда-то в том далеком кинотеатре. Я снова был там, среди италийских холмов. И это я говорил: - Я Спартак! - и верил в это. Чертова магия кино. Живи долго, Спартак.

60. Сверхприключения сверхкосмонавта