Мое советское детство

Сложили все вещи в машину, и Андрей уехал в другой конец города, нам с Пашкой места не хватило. Нет, стоп. Неправильно. Мы втроем поехали вместе с Андрюхой и Пашкой на автобусе. Или я уже путаю? Нет, кажется, так и было. Мы пошли на остановку и поехали на автобусе. Чуть не окочурились, правда, пока его ждали. Да и в автобусе был не месяц май. Приехали, а взрослые уже разгружаются. Новый дом Андрея — шестнадцатиэтажка, свежая совсем, таскать высоко, на десятый этаж. Кажется, традиционно, лифт сломался, ждали лифтера.

А потом пили горячий чай на кухне, которая еще не была кухней.

Однажды Андрей говорит (это уже позже, ближе к институту): вот ты знаешь, я офигенно вкусные супы варю. Отец когда уезжает в командировку, я такие супы делаю — закачаешься, язык проглотишь.

- А отцу твоему нравится? - спросил я.

- А папа не знает.

Тут я, конечно, поразился.

- Это как?

- Я ему не говорю. А то узнает — и тогда мне всегда суп варить придется. Мол, давай, раз умеешь, вари. А так он думает, что я готовить умею только яичницу. Потому и не просит ничего готовить.

Вот это меня так поразило, что я до сих пор помню свое удивление. Продуманный у меня друг.

А потом мы жили в Москве, студенты -- и что-то никакого супервкусного супа от Андрюхи я не припомню.

Видимо, это был какой-то секретный рецепт. Для одинокого мужчины.

А еще Андрюха — из поволжских немцев, переселенных во время войны. Он говорил, что у них родственники в Германии живут. Это меня всегда тоже удивляло. Мой друг — и вдруг немец. А фамилия у него Башкирцев. Офигеть немецкая, да. Что-то не сходится. "Фон Башкирцефф, да?" Вот как так? Хотя скулы, светлые глаза и челюсть у Андрюхи явно, как у Ганса какого-то. Я когда узнал, вгляделся. Нет, герр Башкирцефф, вы меня не обманете.

Мы вместе с Андреем закончили школу, потом вместе поступили в Керосинку, в Москву. А когда отучились, я остался в Москве и поступил в аспирантуру, а Андрюха вернулся в Вартовск. Потом рассказывает (Андрюха вообще редкий балабол, в хорошем смысле):

Отец его так обрадовался, что родной сын дома, что начал кормить его одними редкими и вкусными деликатесами. А поскольку он сам с Урала, то деликатес в его понимании — это пельмени. Логично же. Отец Андрюхи, видимо, был не в курсе. Андрюха жил в общаге, а основное блюдо для студентов — бюджетное и быстрое, это как раз пельмени. Покупаешь в бумажных пачках, красных с белым, самые дешевые и варишь. И ешь. Побольше кетчупа, майонеза и горчицы — и желудок набит. Пельмени к пятому курсу в общаге никто видеть уже не мог. От одного запаха, струившегося по коридору общаги, когда кто-то готовил на кухне, уже мутило.

И вот Андрюха вернулся. И отец на радостях — вот, сыночек, тебе пельмешков. Андрюха вида не подал, съел усилием воли и нахваливал, что есть сил. А на следующий день — ему опять пельмени. Да, отец их сам налепил, сам мяса накрутил, сам тесто сделал. Но инстинкт студента не обманешь. Это они. Мясо в чертовом тесте. Андрюха собрался и съел. И отцу сказал, что вкусно, мочи нет, спасибо, папа, ты у меня лучший. Отец расцвел, конечно.

И продолжил кормить Андрюху пельменями. Он их много наготовил, как узнал, что сын возвращается.

На третий день... или на седьмой... не знаю, насколько хватило его силы воли, Андрюха все-таки не выдержал.

- Папа, не могу я ее, проклятую, больше есть!

В смысле, не икру, а пельмени. Отец изменился в лице. Пришлось Андрюхе все рассказать. Отец хохотал, конечно. И потом еще долго смеялся, вспоминая, и подначивал: что, сынок, пельмешек-то не сварить ли?

Веселый.

А потом однажды его разбил инсульт, он перестал ходить и превратился в ребенка во взрослом теле, хитрого, ленивого и жадного. И вот его не стало.

Детство остается где-то там, за горизонтом.

Вместе с шариковыми ручками, которыми мы играли в гонки на листе бумаги.

С портфелями, задубевшими на морозе, мы катались на них с горки и дрались ими же.

С городом детства, отсыпанном на песке среди нефтяных болот.

108. Король шахмат

Это было, когда я во второй раз ездил в лагерь.

За окном солнце, все рамы распахнуты, жарко, белые шторы трепещут, а в палате скучает за шахматной доской незнакомый пацан. Из соседнего отряда, что ли?

Я взял книжку. Хоть почитаю спокойно, пока в животе булькает и сожалеет о гибели в юном возрасте зеленая алыча. Все наши на улице, так что не будут мешать своей трепотней.

- Эй, - сказал вдруг незнакомый пацан. Посмотрел на меня исподлобья. - Ты в шахматы играешь?

Я неопределенно пожал плечами. Не будешь же объяснять, что для меня игра в шахматы — тяжкий труд, а никак не развлечение от нечего делать. И я ненавижу проигрывать, поэтому буду мучительно продумывать десятки ходов вперед, и к финалу игры с меня десять потов сойдет.

Я даже в шахматный кружок поэтому не записался. Там, в Вартовске. Мой лучший друг Андрюха Башкирцев записался, Ромик, Руслик Нуриев, еще кто-то из нашего класса. И теперь они ходили толпой два раза в неделю в пятиэтажку на пути из школы, в Андрюхином дворе. А я провожал их до входа и шел дальше, к себе домой. Читать книжку.

- Сыграем?