Мое советское детство

У моего друга детства, юности, института Андрюхи – в прошлом году умер отец. Много лет после инсульта жил он странно и однобоко, но жил. Я его помню совсем смутно, невысокий, полноватый, с залысинами, смешливый, добрый, веселый. Картавил, балагурил с нами пацанами (но как-то смущенно и деликатно, сейчас понимаю) и много смеялся. Я Андрюху как-то спросил, вот ты высокий и худой, а отец у тебя почему-то низкий и такой… э-э, коренастый. Андрей говорит: "Я папу как-то спросил, вот как так, я высокий, а ты нет? Как так вышло? Он засмеялся и сказал, что в молодости тоже был высоким, а потом с возрастом утоптался". И мы с Андрюхой посмеялись. Смешно же сказал его отец. Родители Андрюхи к тому времени развелись, Андрей остался с отцом, а мать уехала со старшей сестрой Андрея в Октябрьский, Башкирия. И Андрюха переехал – до того он жил в пятиэтажке, Нефтяников, несколько домов от меня, а тут оказался в другом конце города, на Пермской, в шесналке. Но продолжал ходить в нашу школу.

Я помню, были морозы, за сорок, белый пар заволок улицы, липко тащился за машинами, актированные дни, в школу не надо. Звонит Андрюха: приходи, дело есть. Я говорю: какое? С горки кататься? Солдат лепить? Чаи гонять? Да без вопросов!

– Не, мы переезжаем, – говорит Андрей через паузу.

– Чего?! Куда?!

И я пришел. И Пашка пришел, третий наш мушкетер. Ему еще дальше было идти, от деревяшек за "Тысячей мелочей". В сорокаградусный мороз, от которого березы скорбно стекленели и потрескивали, мы бегали вверх и вниз по лестнице и таскали с этажа какие-то вещи, коробки, узелки, плошки, чашки. Мы дети помогали, конечно, мелочь всякую утащить, книги по несколько штук, лампу какую, а взрослые – отец Андрея, его друзья с работы, они таскали тяжелое. Мебель, что-то еще, и складывали в машину. Мы выскакивали на улицу, разгоряченные, пар шел от нас. Мороз был страшенный. Во дворе никого не было, ни единого человека. Ледяная горка стояла одинокая и пустая.

Сложили все вещи в машину, и Андрей уехал в другой конец города, нам с Пашкой места не хватило. Нет, стоп. Неправильно. Мы втроем поехали вместе с Андрюхой и Пашкой на автобусе. Или я уже путаю? Нет, кажется, так и было. Мы пошли на остановку и поехали на автобусе. Чуть не окочурились, правда, пока его ждали. Да и в автобусе был не месяц май. Приехали, а взрослые уже разгружаются. Новый дом Андрея – шестнадцатиэтажка, свежая совсем, таскать высоко, на десятый этаж. Кажется, традиционно, лифт сломался, ждали лифтера.

А потом пили горячий чай на кухне, которая еще не была кухней.

Однажды Андрей говорит (это уже позже, ближе к институту): вот ты знаешь, я офигенно вкусные супы варю. Отец когда уезжает в командировку, я такие супы делаю – закачаешься, язык проглотишь.

– А отцу твоему нравится? – спросил я.

– А папа не знает.

Тут я, конечно, поразился.

– Это как?

– Я ему не говорю. А то узнает – и тогда мне всегда суп варить придется. Мол, давай, раз умеешь, вари. А так он думает, что я готовить умею только яичницу. Потому и не просит ничего готовить.

Вот это меня так поразило, что я до сих пор помню свое удивление. Продуманный у меня друг.

А потом мы жили в Москве, студенты – и что-то никакого супервкусного супа от Андрюхи я не припомню.

Видимо, это был какой-то секретный рецепт. Для одинокого мужчины.

А еще Андрюха – из поволжских немцев, переселенных во время войны. Он говорил, что у них родственники в Германии живут. Это меня всегда тоже удивляло. Мой друг – и вдруг немец. А фамилия у него Башкирцев. Офигеть немецкая, да. Что-то не сходится. "Фон Башкирцефф, да?" Вот как так? Хотя скулы, светлые глаза и челюсть у Андрюхи явно, как у Ганса какого-то. Я когда узнал, вгляделся. Нет, герр Башкирцефф, вы меня не обманете.

Мы вместе с Андреем закончили школу, потом вместе поступили в Керосинку, в Москву. А когда отучились, я остался в Москве и поступил в аспирантуру, а Андрюха вернулся в Вартовск. Потом рассказывает (Андрюха вообще редкий балабол, в хорошем смысле):

Отец его так обрадовался, что родной сын дома, что начал кормить его одними редкими и вкусными деликатесами. А поскольку он сам с Урала, то деликатес в его понимании – это пельмени. Логично же. Отец Андрюхи, видимо, был не в курсе. Андрюха жил в общаге, а основное блюдо для студентов – бюджетное и быстрое, это как раз пельмени. Покупаешь в бумажных пачках, красных с белым, самые дешевые и варишь. И ешь. Побольше кетчупа, майонеза и горчицы – и желудок набит. Пельмени к пятому курсу в общаге никто видеть уже не мог. От одного запаха, струившегося по коридору общаги, когда кто-то готовил на кухне, уже мутило.

И вот Андрюха вернулся. И отец на радостях – вот, сыночек, тебе пельмешков. Андрюха вида не подал, съел усилием воли и нахваливал, что есть сил. А на следующий день – ему опять пельмени. Да, отец их сам налепил, сам мяса накрутил, сам тесто сделал. Но инстинкт студента не обманешь. Это они. Мясо в чертовом тесте. Андрюха собрался и съел. И отцу сказал, что вкусно, мочи нет, спасибо, папа, ты у меня лучший. Отец расцвел, конечно.