«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

После полудня провел несколько часов у Hadamard. Говорили, конечно, о событиях. Как и я, они относятся с величайшим неодобрением к советскому военному вмешательству в Венгрии. Есть, однако, разница: у них к моменту целесообразности примешивается момент моральный, у меня — исключительно целесообразность. Я считаю: то, что сделано сейчас, надо было сделать сначала; не было бы такой крупной победы реакции. Операция была бы проделана с согласия правительства и значительной части населения, западный мир не успел бы кристаллизовать свое «мнение», как это имеет место теперь. Создавшееся положение считаю очень опасным. Они — тоже. Обсуждали также вопрос о разложении политических партий, вопрос очень актуальный и острый.[1806]

* * *

8 ноября 1956 г.

Вечером — визит Улина. У них в «Русском доме» воскресла склока из-за церкви. Какая-то русско-немецкая черносотенная газета, выходящая в Мюнхене, написала репортаж о церкви на месте, где находилась выгребная яма, наименовав Кровопускова (!) «большевистским бандитом». В результате константинопольского толка митрополит Владимир отказался освятить эту церковь, и поднялась невероятная буча.[1807]

* * *

12 декабря 1956 г.

Почему отсутствует соль? Кто-то пустил слух, что соляная ванна может защитить от радиоактивности, и так как настроение паническое, все боятся войны, то…[1808]

* * *

29 декабря 1956 г.

Вечером — визит Пренана. Очень долго и много разговаривали о событиях и об их отражении в разных организациях. Он явно принадлежит к числу недовольных и даже, в данное время, агрессивно недовольных — то, против чего я всегда предостерегаю Пренана. Дочь его, Jeannette, гораздо ортодоксальнее, чем он, а André, конечно, — с огромным заскоком, как всегда и во всем. Во многом, он, конечно, прав: «генеральная линия» [ЦК ФКП] одновременно ортодоксальна и оппортунистична, а тактика — ниже всякой критики. Он привел несколько разительных примеров.[1809]

* * *

14 января 1957 г.

M-me Volterra шлет мне приветы и пожелания.

Визит M-me Dembo. Уже давно она хотела зайти ко мне посоветоваться: в Риге живет ее сын, инженер, и внук, студент, и жена одного и мать другого. Они пишут ей очень хорошие письма, уговаривают ее приехать. Ей бы очень хотелось, но в Париже она с мужем живет с 1911 года. Здесь он похоронен, и дочь… Мы с ней обсуждали вопрос со всех точек зрения, и она ушла как будто с твердым желанием пойти немедленно в консульство просить о визе, но я сильно боюсь, что вопрос будет откладываться.[1810]

* * *

24 января 1957 г.

Как всегда, по четвергам — «Дом книги». Каплан расстроен: Евгения Павловна уже несколько недель больна, и, несмотря на врачей, ей не становится лучше.

Вечером — визит M-me Dembo: ее приняли очень хорошо, и дело на мази, но какая глупая и бестолковая женщина.

Известие о смерти Делевского: умер в Америке; ему было почти 90 лет. Некоторое время мы с ним были очень дружны, хотя сначала его разносторонность внушала мне антипатию. Но, познакомившись с ним ближе, я увидел, что это — очень серьезный и умный человек, с огромной памятью, огромной эрудицией и очень живыми научными и философскими интересами. Еще более нас сблизила общая ненависть к фашизму и гитлеровщине, но разделил конец войны: я сохранил русскую ориентацию, а он принял американскую. И я порвал с ним, о чем жалею, так как Яков Лазаревич был человек честный и очень терпимый.[1811]

* * *

31 января 1957 г.

Советское издание Уэллса:[1812] необычайно странный выбор, и Ленин не одобрил бы его: как раз те романы, которые он и Надежда Константиновна не любили.[1813]

* * *

24 февраля 1957 г.

Перечитываю «Обрыв» Гончарова. Странная фигура — Марк Волохов: прохвост явный, и мне непонятно, почему в кругах левой молодежи он пользовался большой симпатией. Я вспоминаю моего ученика-экстерна в 1902 году, который видел в Волохове идеальный тип революционера. А Герасимов, брат поэта Герасимова, большевика, и сам большевик, жил до той войны по фальшивке и поставил фамилию «Марк Волохов», не заметив пометки «прапорщик запаса». В августе 1914-го он вступил волонтером во французскую армию и был принят, к своему большому испугу, в качестве sous-lieutenante[1814] Marc Volokhov. Окончил войну в чине полковника.[1815] На него были доносы, но русский военный атташе Ознобишин заявил французам, что для него слово русского офицера свято. Что с ним сталось дальше, не знаю. Видел я и других поклонников Марка Волохова.[1816]

* * *

3 марта 1957 г.

Визит Пренана. Говорили об очень многих вещах… Я спросил его о Фролове, которого он не видел очень давно. Оказывается, преемник Lutaud — Bourcart — первым делом выгнал Фролова с его сотрудниками из лаборатории, но тот нашел приют где-то на чердаке в Museum в лаборатории Orcel. Чердак приспособили для работы, и в общем все благополучно.