«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Сыскался след Тарасов:[1817] Marcel Guelin пришел к Пренану с пухлой рукописью — его мемуарами, для которых он уже искал предисловие Алексеевского и с которыми обегал значительное число видных партийцев. Чего он хочет от Пренана, непонятно: предисловия тот не даст. Не даст и рекомендации, и если бы дал ее, рекомендация будет очень плохо принята в издательствах. Я спросил также о Tillon в связи с его недавней реабилитацией;[1818] он вел себя в этом деле с большим достоинством. Поговорили мы и о Marty: у него очень много существенных недостатков, но, по нашему общему мнению, основные обвинения были вздорными — следование плохим иностранным образцам.[1819]

* * *

12 марта 1957 г.

Возвращаюсь к роману «Некуда», который я перечитал на днях. У Лескова противен антисемитизм самого низкого сорта, хотя среди евреев в обстановке царского режима было много неприятных результатов бесправия: ничего тут не поделаешь, это так, и я уверен, что в нормальных условиях все это выправится. Что же касается Слепцовской коммуны,[1820] я абсолютно уверен, что она была именно такова, как описана в романе. Сколько я перевидал этих коммун, кооперативов и т. д., и т. д. и перевидал их в начале этого столетия, когда политическое и гражданское сознание было гораздо шире и глубже, чем в шестидесятых годах. И сколько перевидал прохвостов в наших рядах и в России в годы борьбы, и здесь, в Париже, во времена первой эмиграции. Прибавлю, что у Лескова в романе есть ряд лиц симпатичных и не принадлежащих к его единомышленникам, и даже среди поляков.[1821]

* * *

14 марта 1957 г.

Принес из «Дома книги» удивительно тощую «Математическую статистику» моего приятеля Б. С. Ястремского.[1822] Однако эта книжка, предназначенная для экономистов, объяснила мне кое-что: оказывается, математика и математическая статистика были в свое время изгнаны из всех экономических школ, факультетов и т. д. Вероятно, это произошло вслед за лысенкизмом в биологии: у меня где-то есть протокол какого-то совещания по этому поводу, протокол скандальный, неслыханный и позорный, во славу квазимарксизма. Так оно было в течение ряда лет, и этим объясняется, что большой коллективный труд «Теория статистики»,[1823] выпущенный несколько месяцев тому назад, открещивается от математики. Результаты, конечно, были плачевные, и сейчас — поворот, опять во славу Маркса и Энгельса, но в обратном направлении.[1824]

* * *

21 марта 1957 г.

В «Доме книги» встретил товарища по заключению Ф. Т. Пьянова. Сколько лет я его не видел? Кажется, с 1946 года. Он не так уж изменился. Отошел от своих церковных дел, живет в деревне и занимается огородничеством. «Для души, для дохода?» — спросил я его. «Начал для души, а доход пришел сам собой, и я вполне счастлив», — ответил он. Встретились мы очень сердечно, несмотря на лагерные ссоры на религиозной почве. Очень сердечно он сказал несколько слов о тебе.[1825]

* * *

27 марта 1957 г.

Письмо от M-lle Dehorne в ответ на мое. Жалуется на суставные ревматизмы, мешающие писать, но письмо довольно длинное. Питается молоком и только молоком. Как странно: в детстве и долгое время потом я очень любил молоко, а сейчас его совершенно не переношу. Спрашивает, почему Фролова именуют профессором. Что же, это — добрая воля сотрудников партийных газет, которые всегда придают титулы даже лицам, которые к этому не стремятся. Рассказывает о Bourcart, враге Фролова, живописные вещи: оказывается, этот эльзасец немецкой ориентации во время оккупации вел себя как полагается гитлеровцу, доносил на Фролова и на других и подбирал сотрудников той же категории. Меня удивляет, что с ним не расправились сейчас же после освобождения, что он наследовал Lutaud и мог еще травить и выгнать Фролова.[1826]

* * *

4 мая 1957 г.