«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

И мы увидели: счет получился как раз такого порядка, чтобы слизнуть наш месячный заработок. К большому возмущению Марьи Григорьевны, я попросил показать книгу закупок, нашел там и мясо и многое другое, и на мой вопрос о мясе Марья Григорьевна, глядя мне в глаза ясным и твердым взглядом, сказала: «Неужели же вам ни разу не попалось в супе мяса? Так-таки ни кусочка?» Что же можно было ответить? Ты не хотела никаких домашних историй, боялась расстроить Ивана Григорьевича нашим разрывом с теткой, а я боялся расстроить тебя и промолчал. Но нужно было подумать о дополнительном заработке.[277]

Прежде чем думать о заработке, пришлось думать об отоплении. Температура упорно падала, а восстановления центрального отопления не предвиделось. В сентябре в комнате была «комнатная» температура в 15–16 градусов, но уже к концу сентября она спустилась до 10 градусов, а в октябре неумолимо поползла ниже, и мы стали мерзнуть. Пришлось подумать об электрической грелке. Та, которую я купил, была необычайно эстетична: внутри горели красные лампочки, дававшие теплое впечатление, но температура ползла вниз, и, когда она доползла до 4 градусов, мы решили переместиться в маленькую угловую комнату, твою комнату, надеясь, что там будет легче сохранять тепло. Ошибка: комната оказалась необычайно холодной, и наша грелка и тут была недостаточна. И притом произошло происшествие, лишившее нас всякой возможности греться электричеством. Был опубликован декрет, каравший смертной казнью за электрическое обогревание помещений. Так как у нас иного выхода не было, мы все-таки продолжали греться.

И вот, когда я находился в комнате, а ты была в коридоре, — звонок, необычный, и ты кричишь мне по-французски, чтобы я выключил печку. Я выключил и немедленно спрятал ее за занавеску, но некто, быстро идущий по коридору, заговорил, обращаясь к тебе: «Милая барынька, мне и не нужно понимать по-иностранному, чтобы знать, в чем тут дело. Счетчик уже мне это сказал: и то, что грелась печка, и то, что после вашего крика ее выключили. А вот где она, мы сейчас найдем. Собаку Трефа[278] знаете?» — «Какого Трефа?» — «А полицейского. Так вот, электрический Треф — это я. Вы, вот, спешили по коридору, значит, комната далеко; вот, может, та, крайняя по коридору направо». И с этими словами он вваливается к нам в комнату, а за ним, крайне перепуганная, появляешься и ты. «Ага, — заговорил он снова, — печку-то успели припрятать. Но вряд ли очень далеко. Найдем». И шасть за занавеску: «Ну вот и она, тепленькая; все ясно. Ого, какая красивая! Я еще не видал таких».

Эти слова дали мне надежду. Я сделал тебе знак глазами, чтобы ты оставила нас наедине, и затем сказал: «Ну что же, поговорим?» — «Отчего не поговорить? Мне жалко сдавать такую печку по начальству». — «Так не сдавайте». — А неприятности мне не сделаете?» — «На основах взаимности». — «Ладно, только вот что: я — честный человек и взяток брать не хочу. Покупаю ее у вас. Согласны?» — «Да, а за сколько?» — «Вот вам три тысячи. Пусть она пока полежит у вас, а вечером, возвращаясь домой, ее возьму. Только чур не болтать». — «Ладно, и вы тоже». Так и сделали. Неприятностей не было, но печки мы лишились.

Тогда, постукиванием по стене, я нащупал вентиляционный ход и весь следующий день долбил камни и кирпичи, чтобы до него добраться. Это удалось. Затем, по случаю, мы приобрели дрянную железную печку маленького размера и поставили ее. Она грела, только пока топилась, брала очень много дров, и тут, к ужасу Ивана Григорьевича, я стал покупать их у вашего швейцара Ивана Семеновича. Ужас Ивана Григорьевича происходил от того, что Иван Семенович снимал и распиливал деревянные полы в подвальном этаже. Дом уже не принадлежал Ивану Григорьевичу, что было окончательно, но этого еще никто не знал, и очень многие надеялись на счастливый для буржуазии исход гражданской войны.

Таким образом, Иван Григорьевич переживал болезненно каждое повреждение своего дома и решительно потребовал от меня, чтобы я не покупал этих дров: «Помилуйте, зять домовладельца покупает у собственного швейцара на отопление распиленные полы своего собственного дома». — «А вы знаете другой дровяной источник?» — «Нет, не знаю». — «Так вот, я не хочу, чтобы дочь домовладельца, моя жена, имела бы снова, и на всю зиму, ревматизмы. Что же касается до собственного швейцара, то с меня уже достаточно собственной тетки». Он засмеялся: «Знаешь, с меня тоже достаточно, но… только чтобы она не услышала». Но печка не помогла. Температура в комнате стояла низкая, по утрам на поверхности воды в кувшине плавал лед, и ревматизмы появились.[279]