«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Сейчас вдова бьется с тысячей материальных затруднений. Сын (неженатый), который при ней, работает в качестве чертежника. Жить вдвоем они могли бы, но нужно войти в права наследства: домишко не бог весть какой, а фиск[1614] требует налог — около трехсот тысяч, вместе с нотариусом. Она мучается морально: считает, что не понимала мужа (âme slave[1615]), не всегда была верной женой и т. д. Словом, я выслушал целую исповедь и старался, как мог, внести терпимость и примиренность в ее отношения с самой собой и с памятью об Иване Игнатьевиче.

Жизнь его была довольно странной: начал ее с низов, выбился и занял даже пост директора Мамонтовской фабрики мебели на Пресне[1616]. Это было еще до 1905 года. И тут вдруг его захватили революционные настроения: он примкнул к большевикам и стал вооружать за счет фабрики заводскую боевую дружину. Дружина приняла участие в Декабрьском восстании, и после его разгрома Ивану Игнатьевичу пришлось бежать за границу. С января 1906 года он оказался в Париже и так тут и остался. Встретился с некоей Лидией Павловной, молодой девицей, тоже случайной эмигранткой, невзрачной, тихой, в общем — очень славной. Почему они не поженились, я не знаю, но поселились вместе: это было то, что в русской среде называлось гражданским браком. Только браком в физическом смысле это не являлось; скорее можно было говорить о mariage blanc[1617]… Причины мне неизвестны; самый факт не подлежит сомнению. Тут они встретились с «Тетенькой», иначе — Ниной Павловной Смирновой, иначе — Анфисой Павловной, настоящей партийной эмигранткой, которая была второй женой (иначе не назовешь) Александра Александровича Малиновского, иначе говоря — товарища Богданова, автора философской системы (эмпириомонизма), жестоко разгромленной Лениным.

Официальная жена Богданова была неспособна иметь детей, и в этом положении выручила Тетенька, которая произвела на свет чудесного мальчика — Котика[1618], которого все любили, и я в том числе. Мальчик очень понравился Лидии Павловне и Ивану Игнатьевичу, и они поселились вместе с Тетенькой, образовав сводное и очень дружное семейство. От времени до времени на несколько дней приезжал Богданов: повидать сына; часто бывали там Луначарский с женой, Покровский, словом — все «впередовцы». Бывали и не «впередовцы», как, например, я, и тогда пух и перья летели, но ссоры не получалось, так как Тетенька была очень хорошей женщиной. Уезжая из Москвы, Иван Игнатьевич вывез свой капитал, который успел накопить, и, кроме того, подрабатывал в качестве бухгалтера, а затем — и переписчика на машинке.

Так продолжалось до первой войны. Тетенька с мальчиком уехала в Россию и умерла там от туберкулеза. Мальчик требовал Лидию Павловну, и она тоже уехала в Россию на зов Богданова. Иван Игнатьевич потерял с ней связь и в 1916 году во время случайного пребывания в Peille женился на француженке: этот брак не был фиктивным. Капитал его иссяк, и он нашел место ответственного бухгалтера, превратился в совершенного обывателя, хотя и любил с грозным видом поговорить о марксизме.

На моем горизонте Иван Игнатьевич появился снова в 1934 году: благодаря старому большевику Михайлову («дяде Мише») он вложил свои сбережения в предприятия шведского спичечного короля Крегера. Предприятия лопнули, Крегер покончил с собой, а Иван Игнатьевич надумал требовать свои деньги от… советского торгпредства под предлогом того, что там работал «дядя Миша». Он пришел ко мне со странной просьбой — помочь ему в этом деле, почему-то вообразив, что я пользуюсь некоторым влиянием. Я высмеял его и посоветовал не терять зря время на чепуху. Он исчез на некоторое время и появился снова уже после освобождения Франции: задумал ехать в СССР. Очень скоро это у него выветрилось, и он впал в американизм, как мне казалось, под влиянием семьи, но оказалось, что вопреки мнению сыновей и жены. С ним исчезает для меня живая связь со значительной долей прошлого[1619].

* * *

14 марта 1952 г.

После завтрака побывал у Нины Ивановны. Она живет в квартире дочери, где царит образцовый порядок — не то, что в Granges. Положение довольно странное. С 22 января от Николая Лаврентьевича и его товарища по несчастью Антонова нет писем. В консульстве дамам сказали, что оба находятся в Берлине, ни в чем не нуждаются, все идет хорошо и беспокоиться не о чем. Виз, однако, пока не дают; говорят, что все придет в свое время, и Нина Ивановна волнуется вовсю. Вдобавок воспаление легких, которое она схватила три недели тому назад, все еще не прошло как следует. Несмотря на это, она собирается завтра бежать в консульство. Волнует ее и то, что она сидит без заработка и с малым запасом денег у падчерицы. С этим ее гордость не может примириться. Она работала, между прочим, в каком-то банке, и ее выставили как советскую гражданку[1620].

* * *

8 апреля 1952 г.