«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

В конце 1928 года, когда мы, неожиданно для себя, очутились перед разбитым корытом, Лихтенштейн сделал все, чтобы помочь нам выйти из этого состояния. Они часто приезжали в Париж, бывали у нас, и мы бывали у них. Так оно продолжалось до августа 1933 года. Я хорошо помню, как, возвращаясь в шале Parchet после горной прогулки, мы нашли письмо в траурном конверте — извещение о его совершенно неожиданной смерти, и оба почувствовали, очень глубоко, эту потерю. Мы постоянно думали, каково-то ей; переписывались и очень беспокоились за нее: начиналась гитлеровщина[1708]. Уже после войны косвенными путями узнали, что вся ее семья была истреблена немцами в Лодзи, но сама она уцелела и живет в Швейцарии. Я написал ей, но ответа не получил. Два года тому назад Шахтер, который побывал в Берне на каком-то конгрессе, привез мне привет от нее, словесный, и просьбу написать. Я написал. Ответ пришел только сегодня, очень грустный. Для нее все — в прошлом в гораздо большей мере, чем у меня; у меня еще есть наука, вера в человечество и любовь к нему. Она вспоминает тебя в очень теплых и трогательных выражениях, вспоминает наши встречи[1709]. Юлечка, моя дорогая, все, все тебя любили[1710].

* * *

26 декабря 1953 г.

Смотрел советский фильм «Жуковский»[1711]. Я хорошо знал Николая Егоровича Жуковского, и некролог его в «Математическом сборнике» был писан мной. Очень хорошо знал и Сергея Алексеевича Чаплыгина, и многих лиц, фигурирующих в фильме. Я ожидал поэтому, что фильм шокирует меня во многих местах. Он, конечно, шокировал, но не так сильно, как я думал. Портретного сходства нет никакого, но, по-видимому, лица, знавшие Жуковского, показали актеру некоторые привычные позы, жесты, выражения лица так, что нечто от Николая Егоровича появилось в фильме. Характер во многом, хотя далеко не во всем, передан верно: непосредственность, почти детская, постоянное кипение, творческое кипение, способность заражать слушателей, часто наивность.

Очень хорошо изображен другой «кипяток» — Д. И. Менделеев, которого я никогда не видел, но о котором много читал. Чаплыгин в фильме имеет мало общего с Чаплыгиным в натуре, но видна та же работа над жестами, выражениями лица, способная в некоторые моменты создать иллюзию. Рябушинский на экране гораздо виднее и представительнее, чем реальный, и кто-то, знающий его (вероятно, из персонала Кучинского института), очень хорошо инструктировал актера. А поганость совершенно одинаковая — и в жизни, и на экране. Купеческая наука! «Леночка», дочь Жуковского, на экране превратилась в его сестру — ненужная натяжка.

С большим удовольствием я посмотрел кучинские и московские виды, Аэродинамический институт, университет. Очень кстати инсценирован полет аэроплана Можайского. Не знаю, была ли у Жуковского такая беседа с великим князем, но она вполне могла иметь место; как бывший офицер нашего воздушного флота эпохи той войны, я хорошо помню эту обстановку. Несколько преувеличено значение (общее) работ Жуковского: смешно утверждение, что его аэродинамические исследования значат больше, чем закон Ньютона[1712].

* * *

31 декабря 1953 г.

Второе письмо от Dehorne в ответ на мое, которое было ею получено после книжной посылки. Она дает характеристику Teissier, совершенно правильную, и попутно ругает покойного Pérez и Пренана за мазохизм в их отношениях с Teissier, тоже правильно, и я всегда говорил Пренану то же. Очень довольна сведениями о развенчании Лысенко и ругает по этому поводу лакействующих Эльзу, Арагона и др. В частности, достается, тоже правильно, поганцу Francis Cohen. Она считает, что это Francis устроил в 1948 году Пренану тот холодный прием в Москве, почти бойкот, который так удивил и тебя, и меня, и всех[1713].

Письмо от Fréchet: мы с ним увидимся у него во вторник, 5 января, утром. Побывал в «Доме книги». Сейчас поздно, сижу дома, один, как и полагается, с думами о тебе; впрочем, не совсем один: слушаю новогоднюю передачу из Москвы[1714].

* * *

5 января 1954 г.

Утром, как было уговорено, отправился к Fréchet, которого не видел с очень давнего времени. Свидание не носило никакого делового характера; мы просто болтали на всевозможные темы в течение двух часов. Я снова увидел квартиру, в которой мы провели три дня, три очень трудных дня, в начале нашей нелегальной жизни. Для меня всегда приятно встретиться с Fréchet: это — давний и очень верный друг. От него поехал в Ivry. Там все замерзло. Вода превратилась в лед, и цветы нельзя удалить из вазы. Я постоял около тебя в очень рассеянном состоянии, хотя никто не мешал. Так бывает, и я не придаю этому никакого значения. Я думаю о тебе все время, и на каждом шагу и всюду ты со мной[1715].

* * *

14 января 1954 г.

Увидел в «Русских новостях» обрадовавшее меня известие: мой кузен В. Т. Костицын (сын Тихона Димитриевича), доктор наук, выехал в составе советской делегации на индийский научный конгресс. Значит, кто-то еще есть в живых[1716].

* * *