«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Снова годовщина: начало немецкого нападения на Россию, а в нашем личном плане — начало моего плена у немцев. Вчера, как раз под влиянием сообщения о Филоненко, пересмотрел начало моих воспоминаний об этой эпохе. Я очень хорошо сделал, что написал их: сейчас я не мог бы припомнить многих существенных вещей. Я даю там характеристики, иногда — суровые, многих из моих товарищей по заключению, и сейчас, перечитывая их, я не нахожу возможным выбросить хотя бы одно слово. Жизнь не сделала меня мягче или снисходительнее[1946].

* * *

23 июня 1960 г.

В «Доме книги», конечно, мы с Капланом говорили о Филоненко. Конечно, он, как и я, знает его колоссальные недостатки, но все-таки жалко: человек обладал многими яркими достоинствами, мечтал быть Наполеоном, и многие в свое время (например, автор газетной статьи апреля 1917 года под названием «Кто он?») возлагали на него надежды. В августе 1917-го у него не хватило политического чутья: он влез в корниловскую авантюру, запутался между Корниловым и Керенским и оказался не у дел. И не хватало у него человеческого чутья, слишком гонялся за мишурой; ему захотелось иметь «свое сиятельство», и он женился на низкопробной авантюристке княжне Шаховской. И на этом окончательно сорвался[1947].

* * *

24 июня 1960 г.

Совершенно неожиданное и очень меня обрадовавшее письмо от В. Г. Фесенкова. Он был болен и, кроме того, ездил в Алма-Ату в большую обсерваторию: это — его постоянная работа плюс председательство в Метеоритной комиссии Академии наук. Евгения Владимировна (урожденная Пясковская) жива, работает и шлет мне привет. Он был очень рад, получив от меня вести, и хотел бы подробно знать, как и что. Война не прошла для него безнаказанно. Идет ли речь о его детях или родственниках, живших на Дону? Хотел бы я его повидать[1948].

* * *

26 июня 1960 г.

Вечер провел у Тони в обществе московского профессора, медика Дм[итрия] Францевича [Плецитного], который уезжает послезавтра в Москву. Он мне очень понравился: человек прямой, честный и разумный. Конечно, о ком бы я ни спрашивал, ответ мог быть только один: умер. Впрочем, несколько слов он сказал о Мишке Лаврентьеве, которые меня не удивили, о том, что он подобострастен, подлиза. Это много раз приходило мне в голову и раньше, но на этих чертах его характера я не мог останавливаться: Мишка был юным студентом и аспирантом. Общее доброе отношение окружало его со всех сторон: и Д. Ф. Егоров, и я, и даже Н. Н. Лузин заботились о нем, и подлизываться к нам ему не было никакой необходимости. Впоследствии были его льстивые выступления, обращенные к Сталину; в свое время об этом с возмущением говорила Вера Михайловна, и я ответил ей, что, может быть, Мишке не следовало лезть с лестью, но что, по существу, он все-таки сказал о Сталине чистую правду. Она была очень удивлена и несколько раз переспросила: «Это ваше искреннее мнение?» — «Конечно, — ответил я ей, — надеюсь, что меня-то вы не заподозрите в лести Сталину». Недавно также были этого рода речи Мишки, но уже не по адресу Сталина[1949].

* * *

21 июля 1960 г.

Извещение из CNRS и длинное письмо с печатными приложениями от Dehorne. В письме то, чего я никак не могу сказать Пренану: сообщение об очень глупом положении, в которое он попал из-за своей склонности мудрить, дипломатничать, biaiser, finasser:[1950] все вещи, которые ты не любила в нем. Я снисходительнее, чем ты: у него — много хороших качеств, и можно простить ему эту слабость. Дело в том, что за ним ухлестывают две оппозиционные группы — «Communiste» и «Unir». Он все время уверял меня и Dehorne, что не присоединяется ни к той, ни к другой, что имел сношения и с теми, и с другими, но… и т. д. После долгой взаимной полемики «Unir» предложило «Communiste» прислать делегата для выяснений позиций и тактики. К большому удивлению «Unir» и Dehorne, делегатом оказался Пренан[1951].

* * *

27 июля 1960 г.

Занимался не делом, а читал, и с каким интересом, советский фантастический роман «Страна багровых туч» братьев Стругацких[1952]. Один из них — востоковед, другой — астроном. Это — путешествие на Венеру, вернее — ее завоевание в конце этого века. Роман переполнен техническими предвидениями, иногда чересчур смелыми, но… почем знать? Авторы обладают несомненно конструктивным талантом, и для меня несомненно, что на 10 % роман правильно предвидит будущее. И какая чудесная страна — наша родина[1953].

* * *

28 июля 1960 г.

Вечером — визит: Улин, возвратившийся с Côte d’Azur. Он очень загорел, но не посвежел. Нашел в своем «Русском доме» переполох: директор (некто Новиков) проиграл около 15 миллионов казенных денег. Скандал, очень неприятный для русских, и эмигрантские организации стараются покрыть эту растрату[1954].

* * *

4 августа 1960 г.

Каплан поссорился с Еленой Зиновьевной и выгнал ее. В чем дело, не говорит, но чувствует некоторую неловкость перед ее покойным отцом — издателем Гржебиным. Курьезно[1955].