Мое волшебное чудовище

Ну, я же вам говорил, – обиделся Василий Васильевич, – что, сколько бы этих бабьих морд я не штопал и не сшивал, я всегда остаюсь верен своей семье.

По-совести говоря, мне хотелось провалиться сквозь землю, или прошмыгнуть куда-нибудь мышкой в половую щель, лишь бы только не слышать, как Василий Васильевич передо мной – дураком оправдывается!

Ладно, давай выпьем за доверие что ли! – подобрел Василий Васильевич, увидев мое смущение, и мы выпили.

А потом я нечаянно смахнул локтем со стола хрустальную статуэтку змеи, обвивающую чашу, и она со звоном разбилась.

Это все, Василий Васильевич, потому что ты меня так коньяком здорово опоил, – оправдываясь и краснея, пробормотал я, опуская вниз глаза, а сам подумал, и какого черта я так нализался?

Ну, ты и притворщик! – засмеялся Василий Васильевич и обнял меня, и у меня как с души камень слетел.

А вообще-то, я тебя специально напоил, – признался Василий Васильевич, – это понимаешь, как своего рода анестезия!

Это чтобы я не испугался, когда свою Клару увижу?!

Да, нет, – усмехнулся Василий Васильевич, – но даже чрезмерная радость бывает порой опасна!

Да ну, – изумился я, – что же от радости и умереть можно?!

Можно, – сделался серьезным Василий Васильевич, – у меня был случай, когда я вернул одному изуродованному аварией парню его прежнее, симпатичное лицо, а невеста, увидев его, умерла от счастья, сердце не выдержало!

Н-да, каких только случаев не бывает, – вздохнул я, – и все же ты, Василий Васильевич великий человек, раз людям лицо возвращаешь!

А иногда я их просто уродую! – засмеялся Василий Васильевич.

Это как?!!!

Ну, приходит ко мне кто-нибудь и просит, сделайте мне носик подлинее, подбородок покороче, а глазки побольше и губки пошире! Вот и уродуешь его, как он сам того пожелает!

А вдруг это преступник, который задумал изменить свою внешность? – задумался я.

Что ж может быть и преступник, – вздохнул Василий Васильевич, – только я ж этого никогда не узнаю.

А все равно его Бог накажет, – сказал я, и мы с Василием Васильевичем по-доброму рассмеялись.

Ну, что ж, уже пора, – вдруг встал Василий Васильевич.

Что, уже уходить? – встрепенулся я.

Нет, ты посиди, а я сейчас приду, – и Василий Васильевич вышел из кабинета, а я, пользуясь его отсутствием, вытащил из кармана целлофановый пакет и сгреб в него осколки разбитой статуэтки, и положил к себе в карман пиджака.

И тут в кабинет зашел Василий Васильевич, держа за талию рыжую красавицу. О, Боже, неужели это Клара, это божественное личико, эти темненькие глазки и огненно-рыжая грива волос.

Ой, да что же он держит ее так за талию, да по заду ее еще так похлопывает, а потом мне стало даже как-то стыдно, Василий Васильевич вернул, и даже не вернул, а создал Кларе такую очаровательную мордашку, а я тут по поводу его похлопываний да поглаживаний нервничаю! Экий я мелочный человечишко!

Клара, это ты, – прошептал я, вставая на дрожащих ногах из-за стола.

Да, это я – шепнула Клара, и, шагнув ко мне, поцеловала меня, а Василий Васильевич, слегка кашлянув, вышел из кабинета.

Боже мой, Клара, мне даже не верится, – заплакал я.

Мне тоже, – Клара плакала как маленькая девочка, а я целовал ее и целовал, в губы, в шею, в волосы, в изящный вздернутый носик, в солоноватые щеки, я целовал и думал, что теперь вся моя судьба в ее руках, в руках этого драгоценного создания, словно по мановению сказочной палочки превратившегося из чудовища в красавицу, и еще я подумал о том, что все равно буду ее звать моим волшебным чудовищем, ибо никогда не забуду, какой она была и какой она теперь стала, хотя для меня она всегда была волшебным чудовищем, чудом, почти что миражем!

Глава 25

Как действенник теряет свою действенность. История Иды глазами олигофрена-эксцентрика

Только через две недели Иван Кузьмич и Петр Петрович уехали из деревни, оставив нас с Рыжухой жить одних в домике Ивана Кузьмича. После себя они оставили несметное количество пустых бутылей и бутыльков, как я звал про себя четвертинки.

Иван Кузьмич с большим удовольствием пропил все триста долларов, которые я ему дал на ремонт квартиры. А перед самым нашим расставанием его вдруг обуяло такое могучее желание продолжить с Петровичем свое отравление алкоголем, что он даже не постеснялся меня при Рыжухе спросить, а не дам ли я ему еще денег на ремонт его квартиры, но я в ответ сунул ему под нос такой здоровенный кукиш, что Кузьмич только крякнул и репу свою почесал, и говорит:

Поехали что ли, Петрович, а то все дороги чего-то развезло, видно, весна уже к нам пожаловала!

Да так и отбыл, сердечный! До ужаса взволнованный отсутствием денежных знаков!

А мы между тем жили, жили и не тужили. Рыжуха моя вскорости сняла с себя этот уже надоевший ей гипс, и сама без моей помощи стала выходить во двор.