Мое волшебное чудовище

Вообще, она очень любила природу и часто выходила на двор. Иной раз выглянешь из избы, а она уже поблизости – рядышком под кустиком примостилась! И так застыдится, зардеется вся, сидя на корточках-то, а меня все смех разбирает, и на нее любо-дорого глядеть. Вся красная как аленький цветочек, и такая маленькая, когда на корточках-то, такое ощущение, будто прямо из землицы растет.

А я как выйду, подбегу к ней, да как засвищу над ней соловьем, да взовьюсь над ней соколом, так она кисонька моя и прослезится, и заулыбается вся! А уж от стыда ли это, али от любви какой, это уж пусть профессора решают. Им ведь за это деньги платят!

Так мы и жили потихонечку, я картошку в печке пеку, да в магазин за хлебом бегаю, и за молоком к бабке Маланье, а моя Рыжуха с Альмой возле дома гуляет, гусей соседских пугает, на кур и петухов ужас наводит.

И все бы ничего, но однажды мне Рыжуха и говорит:

– Чтой-то ты, – говорит, – Тихон, до меня, как до бабы никак не касаешься?! Неужто, – говорит – я противна тебе?!

Да, что ты, – говорю, – кисонька, я ж тебе чуть ли не каждый вечерок палец в твою пещерку волшебную сую!

Да-к, то, – говорит, – пальчик, а есть, – говорит, – у тебя и зайчик!

А сама мне руку в штаны запускает, и хватает меня за писун, и смеется, как оглашенная! А Альма лает дура, радостно, а почему лает и сама не знает, ей лишь бы Рыжухе угодить!

А Рыжуха меня схватив таким макаром, к постели ведет.

Буду, – говорит, – Тихон, учить тебя уму-разуму, а то ты так безграмотный и помрешь!

Да мне, – говорю, – помирать еще вроде рано, а что касается безграмотности моей, то честно признаюсь, что я еще пока действенник!

Не действенник, а девственник! – смеется Рыжуха.

А не один ли черт, – говорю, а сам чего-то все потрясываюсь от волнения-то, – мне бы, – говорю, – киношку какую-нибудь образовательную про траханье поглядеть, поучиться, как у людей все это получается-то, и у меня бы, глядишь, и у самого бы вышло!

Это порнушку что ли захотел, – смеется Рыжуха, а сама мой писун как игрушку какую-то вертит, то так, то эдак повернет, а писун-то чего-то вдруг расти начал, отродясь с ним такого еще не случалось.

Ты, говорю, колдунья, что ли?! – а сам на Богородицу в углу кошусь.

И колдунья, и вещунья, Тихон, – засмеялась громко Рыжуха, и давай с нас обоих одежу срывать! Сорвала одежу, да как уляжется вдруг на меня, да как ее ножки вдруг разлетятся в разные сторонки постельки, как птички какие невелички, я сам и не заметил, как писун мой в ее пещерку попал!

А дальше слов нет, одна Анафема! И стыдобища! Вся рожа красная, как печка горит!

А тут какой-то здоровенный милиционер в избу входит, коллега мой деревенский, и глазенапы свои на нас с Рыжухой вытаращил:

Эка, – говорит, – вас пробрало, даже дверку забыли закрыть!

Да, закрой, – говорю, – дверку-то с другой стороны! Ирод окаянный!

Да, я от удивления чего-то никак сдвинуться не могу, – уже робея, шепчет он, – и хочу сдвинуться, да ноги чего-то не слушаются! Честное слово!

Ну, прикрыл я одеялом Рыжуху, а сам к нему иду, и на ходу рубаху накидываю. Трогаю его, а он действительно, как каменный стоит! Ну, точно как памятник какой!

С вами, – говорю, – и в самом деле что-то не в порядке! Что делать-то будем?!

А он говорит:

Вы меня водой холодной окатите, и я живо войду в свою силу!

Ну, я его из ведра и окатил холодной водицей, а он и на самом деле задвигался! Заходил кругами по избе, все чего-то вынюхивает, все высматривает!

Я ему и говорю:

Что это вы, товарищ милиционер законы нарушаете, я ведь тоже был милиционером, а поэтому могу вам точно сказать, что осмотр жилища без согласия проживающих в нем лиц просто так не производится!

Ой, – говорит милиционер, – простите, это у меня, наверное, от нервов, это просто я вашего сексу нагляделся, и все в себя придти никак не могу!

А что делать-то? – спрашиваю.

Что делать, что делать, – шепчет он, а сам на Рыжуху поглядывает, да головой как филин лесной вертит. – Что делать? Что делать?

Что делать? – шепчет он и по избе ходит кругами, а я тоже шепчу:

Что делать? Что делать? – и за ним, как дурак, хожу.

Потом он остановился и радостно говорит:

Я знаю, что делать! Надо выпить за знакомство!

Ну, давай, – говорю, – выпьем, я вот молочка недавно от бабки Маланьи принес.

Он говорит:

Давай, но только не молочка, а самогона, я сейчас к бабке Маланье сам за самогоном сбегаю, а ты, – говорит, – тут с бабой своей чего-нибудь организуй!

Ну, он убег, а мы с Рыжухой кинулись стол накрывать, картошку разогрели, огурчиков нарезали, капусты маслицем подсолнечным залили, и ждем его, как дорогого гостя, чтобы, значит, стыдобушку свою самогоном на нет свести! Час его ждем, другой, а его все нет.

Эх, Тихон, – говорит моя Рыжуха, – он, наверно, где не то по дороге разволновался, и опять памятником встал!

Ну, я мигом из избы выбегаю, и точно, милиционер с бутылью самогона во дворе стоит и глазенапами хлопает!

Водой, – говорю, – окатиться не желаете?!

Желаю, – говорит, – только воду малость разогрей, а то все же не май месяц!