Могила Азиса. Крымские легенды и рассказы

   Замок был тотчас же снят с двери, и хатип увидел в темном уголке сакли свою блудную дочь, сидевшую рядом с ее похитителем. Она поспешила громко заплакать. Прослезился и хатип. Махнув рукою, он степенно пошел домой, призывая в душе целую тучу проклятий на буйную голову Айваза и его приспешников. А мурза, согласно обещанию, ровно через месяц поздравил его с благополучным бракосочетанием дочери. Впрочем, поздравить было с чем -- это понимал даже хатип, хотя он и не был особенно ученым человеком, мудрым, как толкователь Корана.

   Много шутливых песенок о подобных подвигах Айваза мог бы сложить народный шаир, прославив его наравне с легендарным бахчисарайским купцом Сеид-Асаном, этим

   мужем сорока жен, но счет своим подвигам утратил и сам молодой мурза. Он перепутал даже имена красавиц: Гуллизар звал Фатимою, Фатиму -- Айешею, Зейнеп -- Эминою.

   Теперь сердце его наполнял иной образ -- с глазами полными огня, с тонкими раздувающимися ноздрями, с распущенными по ветру прядями волос. Но это были не Гуллизар, не Шерфе, не Фатима... Прекрасный образ обладал хвостом, копытами и был вороной масти. Айваз грезил о чистокровной лошади, которой не мог бы обогнать ни один иноходец. Она должна была заменить ему захромавшего любимца-коня.

   Такая лошадь не только стоит дорого, но ее нужно еще найти. Коневодство в Крыму падало с каждым годом, широкие пастбища степей засевались пшеницей и кукурузой, табуны переводились, и хороший конь становился редкостью, которую можно было достать только у какого-нибудь любителя--мурзы, или степного помещика. Цыгане-лошадники, курбеты, хотя они знают всех чужих лошадей полуострова, как своих собственных, запросили бы слишком дорого за привоз такого коня-иноходца; обращаться к ним было бы не по карману, да и рискованно -- как раз краденую лошадь сбудут! На ярмарке в Коховке и за деньги не достанешь. Нужно было ехать на поиски самому.

   Айваз приказал оседлать одного из своих разъезжих коньков, и на заре выехал из дому, на первый раз думая объехать деревни Стиля, Узен-Баш, Кокоз, Корилез и другие -- вплоть до Бахчисарая. Вся дворня высыпала проводить его за ворота крепостной стены, и длинногривый конек, часто перебирая ногами и слегка покачиваясь, мелким аяном помчал Айваза под гору, мимо старой мечети, такой же мшистой и разрушенной, как и древняя крепость.

***

   Своенравно извиваясь и прыгая через каменья, бежит быстрая маленькая речка по зеленой долине. Там далеко в горных ущельях, одетых сизым туманом, незаметно выбиваясь из под серой скалы, бьет студеный ключ, который, все разрастаясь и падая водопадами, скоро превращается в целый поток и поит своею чистою водою сады и долины. Не так ли рожденная мимолетной думой слеза, накипая в сердце странствующего певца, вырывается на волю могучей песней, плачет тысячами звуков и рыданий и, уносясь в беспредельный мир, вызывает к жизни и будит в душе человеческой много дремавших там чувств и желаний. Пышными цветами распускаются они, орошенные певучим потоком и, плодотворные, сами дают жизнь другим чувствам, другим образам и ярким мечтаниям...

   Красный кизил, груши и сливы теснились с всех сторон к маленькой горной речке. Воду ее отводили канавками и деревянными желобами, арыками, для поливки сотен садов. Из-за драгоценной влаги, редкой в этом знойном крае, при неустановившихся понятиях о собственности и праве, часто возникали между соседями кровавые ссоры и распри. Здесь, в цветущей на вид пустыне, капля воды иногда оплачивалась каплей крови, и не мудрено: речка давала жизнь и богатство целым семьям татар. Она была источником довольства и благосостояния. К ней в жаркий день сходились с кувшинами на плечах красавицы из аулов, к ней склонялись зеленеющие и покрытые белым цветом черешни и яблони. Темные карагачи, как на страже, стояли у ее берегов, подпирая своими крепкими стволами бесконечные плетни садов, тянувшихся по обеим сторонам каменистого русла. Целые деревни с их белыми саклями и стройными минаретами, с их суетой, шумом и говором, с радостями и печалями, торговлей, земледелием и религией, со всею своей сложной и неумирающей жизнью, вырастали по течению речки также, как цветы и деревья, напоенные ее чистой ключевой влагой... Огибая деревню, речка снова пропадала в садах и кустарниках, терялась в гранитных обломках скал и навалившихся каменьях. Иногда в зелени дикого граба и терновника попадалась низкая мельница, прислоненная к огромным мшистым утесам. Шумно пенилась здесь быстрая горная речка, задержанная в своем неустанном беге, с гневом бросалась на тяжелые жернова и колеса и бешено крутила их, разбиваясь на тысячи брызг... а старик-татарин, в красной феске, мирно сидел на пороге и чинил сломанную трубку.

   Тут же, вдоль речки, вилась дорога, местами перебегая с берега на берег, и конь Айваза, подымая серебристые искры и всплески воды, часто переходил в брод.

   -- Далеко ли до Кокоза? -- спрашивал Айваз встречных мальчуганов, гнавших пару коней с пастьбы или сонно покачивавшихся на тряской мажаре.