Могила девы

— И всем, что с ней связано, — кивнул полицейский. — Чтобы дать штурму зеленый свет, нужна причина.

— Какой-то предлог, — небрежно бросил Степпс и, нахмурившись, стал теребить вытянутую из манжета свитера зеленовато-голубую нитку.

— Скажем, что-то нарушит связь между Поттером и Хэнди и между ним и полицейскими на позициях, и кто-то из моих людей заметит в здании скотобойни опасную активность, угрожающую жизни полицейских или заложников. Нечто такое, на что Поттер будет не в состоянии отреагировать. В таком случае мы вполне официально можем начать штурм и ликвидировать опасность.

— Да, сэр. Полагаю, у вас будет такое право.

Губернатор хлопнул ладонью по крышке стола.

— Хорошо, капитан, вот вам мои инструкции: вы отправляете в Воронью Гряду группу спасения заложников штата и на месте оказываете всемерное содействие агенту ФБР Поттеру. Но если окажется, что агент Поттер не в состоянии управлять ситуацией и преступники будут угрожать жизни людей — заложников, полицейских или других гражданских, — у вас есть право предпринять все необходимые действия, чтобы разрядить обстановку.

Это вполне можно записать и на пленку. Кто будет спорить с мудростью и дальновидностью сказанного?

— Слушаюсь, сэр. — Тримэйн скатал планы и карты. — Будут еще какие-нибудь указания?

— Понимаю, что время имеет решающее значение, — проговорил Степпс, решив устроить полицейскому последнее испытание. — Но может, у нас найдется минутка вместе помолиться?

— Почту за честь, сэр.

Боец и его господин, взявшись за руки, опустились на колени. Тримэйн закрыл глаза. Кабинет наполнился потоком слов — быстрых и четких, словно они шли от сердца самого Всевышнего, встревоженного судьбой бедных девочек, которые могли умереть в коридорах скотобойни Уэббера и Штольца.

«Как ни крути, тебе надо возвращаться домой».

Посмотрев на рухнувшую на пол женщину, Мелани подумала: «Нет, человек не может так много плакать». Она похлопала миссис Харстрон по руке, но учительница только сильнее разрыдалась.

Они по-прежнему находились в адской бездне зала забоя скота. От пролитой нефти пенистые лужи на полу светились радужными кругами. Грязный кафельный пол. Ни одного окна. Запах плесени и экскрементов. И разложения — мертвые животные в стенах. Все это напомнило Мелани сцену в душевой из кинофильма «Список Шиндлера».

Ее взгляд был прикован к сточной воронке в середине зала, от которой разбегались паучьи лапы желобов. Все запятнано бурым — старой-старой кровью. Мелани представила теленка, который брыкался и сопротивлялся, когда ему резали горло, и кровь, пульсируя, убегала под пол.

Девушка заплакала, и вновь в ее голове прозвучали сказанные прошлой весной слова отца: «Как ни крути, тебе надо возвращаться домой. Домой. Домой».

От отца мысли Мелани перескочили к брату, который лежал в больнице в шести сотнях милях от бойни. Наверняка он уже слышал новость об убийстве мужа и жены в «кадиллаке» и о захвате заложников. И до смерти перепугался.

«Извини, Дэнни. Как я хотела бы оказаться рядом с тобой».

Орошенный кровью воздух…

Миссис Харстрон дрожала, ее лицо посинело, и Мелани испугалась, что у учительницы случился удар.

— Успокойтесь, — попросила она ее знаками. — Девочки перепуганы.

Но женщина никак не отреагировала.

«Как ни крути…»

Мелани вытерла ей лицо и подложила руки под голову.

«…тебе надо возвращаться домой».

Если бы она была дома, как хотели родители (точнее, отец, но решение отца и есть решение родителей), то ее здесь не было бы.

Никого бы из них здесь не было.

А Сьюзан была бы жива.

Хватит об этом думать!

Мимо зала забоя прошел Медведь и заглянул в дверь. Подергал себя за ширинку, над которой нависал живот, и что-то рявкнул Шэннон. Показал на свое колено и спросил, не хочет ли она опять ударить его. Шэннон хотела, чтобы ее взгляд выразил дерзость, но, потирая полустершуюся татуировку супергероя, опустила голову.

Брут что-то крикнул Медведю, тот вспыхнул. Толстяк боялся Брута — Мелани поняла это по выражению его глаз. Он издевательски расхохотался. Покосился на миссис Харстрон, задержал взгляд на маленьких девочках, особенно на близняшках и Эмили, которая по случаю предполагаемого выступления Мелани в Канзасском театре для глухих надела специально купленное для этого платье, белые чулки и черные туфельки из натуральной кожи. Мучительно долго он разглядывал ее и наконец нехотя вернулся в главное помещение бойни.

«Освободи их, — думала Мелани. — Что бы ни пришлось для этого сделать, освободи. — Но вслед за этим пришла другая мысль: — Не могу. Брут убьет меня. Изнасилует. Он — само зло, он Иной».

Как был прав отец!

«Тебе надо возвращаться домой».

Тогда она осталась бы в живых.

И не было бы тайно от всех назначенных встреч после выступления в Топике. Ни лжи, ни трудных решений.