Могила на взморье (ЛП)

Хотя я немного дичилась старой родины, я наслаждалась воссоединением с ней. Бесконечные пастбища и горизонт, куда ни посмотри. Природа предлагала только неподвижные точки, ни холмов, ни больших лесов. Человек приспособился к этому критерию: только случайные колокольни, разрозненные дома и амбары, пестрые луга с коровами и тракторами, и между ними поля рапса. Во многих местах побережье было обрамлено камышом. Плоский остров возвышался над морем так, будто бы его создатель использовал скалку.

Мой Фольксваген пересек несколько полос тумана, которые широко растянулись над островом. Почти непрерывная прямая привела меня сначала к деревенской церкви, и оттуда далее в Айнхузен, где дорога была настолько узкая, что две машины не прошли бы рядом друг с другом.

Далее я проехала в Вайтендорф и, наконец, после Бранденхусена, крохотная деревня, в которой каждый знал друг друга по имени, дате рождения и размер обуви. В какой-то момент дорога перешла в асфальтируемую, обрамленную вдоль дороги живыми изгородями и деревьями. Она вела в поселение, которое было еще гораздо меньше, чем уже была небольшая Бранденхусен — Кальтенхусен.

Что-то вроде района в районе. На дорожной карте только одна точечка без каких-либо обозначений. Всего шесть домов. Конец дороги. И это ощущалось как конец света.

В ста метрах от поселка я остановилась, выключила двигатель и вышла из машины.

Мне казалось, что время будто бы остановилось. Те же полосы тумана над землей как тогда, те же солевые луга, те же крачки в небе, чибисы на живых изгородях, те же дома. И та же тишина.

Насколько я все это любила подростком и когда была девушкой! Я искала и нашла те старые чувства, но они были сглажены двадцатью тремя годами отсутствия.

Двадцать три тонких дымки, которые давали только лишь неопределенное представление о счастье — и допускали только слабую, отдаленную боль, если я думала о причине, которая позволила мне убежать с Пёль. Мне был сорок один год, и большую часть времени я провела вдали от Кальтенхусена.

Почему четыре месяца назад я еще раз приезжала на Пёль? Я только помнила, что работала в Нормандии над одним фоторепортажем. В мае цвели яблони, и из их плодов делали знаменитый сидр и еще более известный «Кальвадос».

Я была по соседству с меловыми скалами Этрета. Эта картина по-прежнему стояла у меня перед глазами: синий цвет моря, белый цвет скал, между ними морской курорт, а потом вдруг «Morning Has Broken»³, с давних пор звук звонка моего мобильного телефона. В этой точке нить памяти разорвалась, второй конец которой с тех пор считался пропавшим без вести.

Вместе с кратковременной памятью в автомобильной аварии был также разбит мой мобильный телефон, что сделало для меня не только невозможным определить тогдашних абонентов, а кроме того, составило для меня практическую проблему.

С кем я поддерживала контакт на Пёль? Моя сестра старше меня на шесть лет и жила в Берлине, она была одинокой и также, очевидно, приехала в мае на остров — который всегда страстно ненавидела, впрочем, в противоположность мне.

Мы никогда хорошо не общались, и я никогда не могла себе представить, что семейная встреча была причиной нашего приезда. Один целый день я была на своей старой родине, это можно было отследить. Но где я жила, кому звонила? У меня не было никаких данных, никакой точки отсчета.

С помощью своего нового смартфона я пыталась получить несколько номеров в Кальтенхусене, что оказалось непросто. Сначала я попробовала это с Моргенрот, фамилией Юлиана, потому что у меня с ним был тесный контакт.

Не только это, он был моей первой любовью, и хотя наши отношения продержались меньше года и печально закончились, это больше всего заставляло меня желать увидеть его вновь. Но ничего, никакой записи. Также о Харри и Маргрете, брате и сестре Петерсен, я не получила ничего. Майк Никель тоже ничего.

Сначала я думала, что они все переехали. Как я узнала позже, Маргрете и ее брат Харри владели только мобильными телефонами. Никаких подключений к городской телефонной сети. У Майка был секретный номер, имя Моргенрот действительно померкло на Пёль, и старый Бальтус, отец Жаклин, вообще не имел телефона.

Без понятия, почему я искала Пьера последним. Кто-то должен был находиться в самом низу списка, но я чувствовала, что это было не случайно. Вероятно, это зависело от того, что в тусовке я всегда меньше всего имела с ним дело. Он всегда был очень спокойным, бездельником, который никогда не проявлял инициативу.

Я мгновенно нашла его номер, вздрогнула и немного удивилась, потому что запись гласила: «Доктор медицины Пьер Фельдт, врач общей практики, педиатр».

Честно говоря, я не ожидала от него ученой степени. Маргрете называла его всегда пренебрежительно «красавчик Пьер», потому что миловидность парня казалась единственным качеством, которое его характеризовало. Я старалась представить Пьера в медицинском халате, Тем не менее, я нашла это очень обнадеживающим, что могу разыскать одного из моих старых друзей. Надеюсь, что Пьер ответит на мои самые насущные вопросы.