Она прошла через многое, но, казалось, твердо стояла на ногах, и ее оценки были хорошими. Ее единственной проблемой было то, что она была подростком, и как любой подросток – даже сама Маргарет когда-то, да простит ее Господь – она легко сбивалась с пути истинного, легко шла по ложному пути. Тому, что пастор Рирдон часто называл "путем левой руки", когда он был в веселом настроении, или "путем Сатаны-растлителя", когда был наполнен серой и огнем. Лиза была хорошей девочкой. Лучше, чем можно было ожидать, когда ее бедные родители были всего пять лет в земле после трагедии на шоссе. Да, хорошая девушка, умная, полная надежд и обещаний, она расцветала в женственности, но, к сожалению, легко сбивалась с пути истинного. Толпа, с которой она шла, была быстрой и рыхлой, и, если бы не ее старшая сестра и опекун Тара, эта толпа не только сбила бы ее с пути истинного, но и столкнула бы в канаву. Но тут вмешалась Маргарет. Она вырастила достаточно детей с мягким сердцем и твердой рукой, чтобы чуять неприятности, надвигающиеся на нее. И пока Тара работала, сводя концы с концами, кто мог присмотреть за домом и за Лизой лучше, чем Маргарет Стэплтон?
- Никто, - ответила Маргарет, вытирая последние тарелки и складывая их в шкаф скрюченными, артритными руками, в которых все еще было много мускулов.
Часы на стене продолжали отсчитывать минуты.
В кухне воцарилась тишина, когда она остановилась.
И в ее сердце было... ну, беспокойство. Она не могла назвать это по-настоящему или сделать вид, что может, но оно было там, сжимая ее, как холодный кулак, время от времени растопыривая пальцы в ее животе. Может быть, дело было просто в том, что Лиза опаздывала с прогулки на природу – собирала листья для 3-го урока ботаники, сказала она, когда ушла, - и Маргарет сама чувствовала себя ответственной. Потому что она знала, что несет за это ответственность. Лиза была под ее опекой, и теперь она опаздывала на час, и это, вероятно, ничего не значило, но внутри, в тайных каналах сердца Маргарет, билась тревога.
У нее был один из тех мобильников, которые Маргарет откровенно презирала, так почему же она не позвонила? Вот для чего все это было нужно. Маргарет знала, что номер Лизы висит на доске рядом с номером Тары, и,
Но Маргарет не хотела звонить Таре. Это было бы равносильно признанию, что она слишком стара для работы няни, сторожа и сторожевого пса. Так часто в эти дни Маргарет чувствовала, как старость подкрадывается к ней, кладет свою тень на ее душу, уничтожая то, что когда-то ярко цвело. Она боролась с этим с железной волей, решимостью и дерзким упрямством, которые были неотъемлемой частью того, кем она была. Может быть, старость искалечила ее руки и шею, покрыла ноги синими венами и сделала кости хрупкими, но будь она проклята, если это отнимет решимость у ее души или свет у ее глаз.
Она была компетентна.
Находчива.
И она была более чем достойна этой работы.
- Я не буду беспокоить этим Тару на работе, - сказала она себе под нос. - Если дойдет до этого, я позвоню Лизе на этот чертов мобильник. Но я не буду беспокоить Тару.
Это был план действий.
Маргарет подождала еще пять долгих минут, потом сняла трубку и набрала номер Лизы. Гудок. Снова гудки. Потом еще раз. Но ответа не последовало, только какой-то раздражающий голос посоветовал ей оставить сообщение, чего Маргарет делать не собиралась. Если и было что-то, что она презирала больше, чем мобильные телефоны – кроме компьютеров, конечно, - так это автоответчики. Единственное, что раздражало больше, чем они, это чертов компьютер, который звонил тебе по телефону и сообщал, что твой заказ поступил в "Сирс".
Часы на стене показывали, что уже больше половины девятого.
Она прижалась лицом к квадратному окну над раковиной.
Там так темно. Как будто кто-то разрезал ночь, и ее черная кровь растеклась повсюду, залив двор шелковой темнотой. Тени сливались с другими тенями в расплывчатой реке непрозрачного ничто. Она прищурилась, и ей показалось, что она увидела фигуру, двигающуюся возле большого клена, порхая под его раскидистыми ветвями. Она тут же представила себе Лизу, целующуюся с каким-то парнем. Но чем пристальнее она вглядывалась, тем больше убеждалась, что видела только насмешливую тень.