Могильный улей

Она схватила меня за инвалидное кресло и развернула, но и тут нас поджидала смерть. Как только мы развернулись, я увидал на пороге Татьяну. Она стояла и смотрела на нас. На ней был надет дождевой плащ цвета вяленой мяты, на плечах капельки воды. Капюшон был откинут назад, а в руках у нее был обрез. Она навела на нас дуло. Как только я увидал две ноздри из нержавеющей стали, отполированные до блеска, я вздрогнул. Затем она, не церемонясь, нажала на спуск. Раздался выстрел, который меня чуть не оглушил.

— Эхе-эхе, — подавилась Орловская.

Помповая пуля угодила ей в живот. Из ее рта вылетел на бетон сгусток свежей крови. Она схватилась за живот.

— Не-е-ет! — закричал я. — Не убивай ее, убей меня!

Она выстрелила во второй раз. У дула на секунду мелькнула золотистая, похожая на кремень искра. Орловская упала на колени, вторая пуля угодила ей в кадык. Она левой рукой схватилась за живот, а правой за горло. Из ее рта начал выливаться водопроводный кровяной поток.

— Я убью тебя! — закричал я и начал крутить колеса инвалидного кресла к ней.

Она дернула обрез, и он изогнулся, затем она повернула дуло вверх, и на пол выпали из него две гильзы. В этот момент я накинулся на нее и, схватив обеими руками за обрез, повалил ее на лопатки. Потом с силой надавил.

— Сдохни, старая ведьма! — закричал я, давя на ее горло.

Ее кадык чуть ли не вдавился внутрь, глаза она выпучила, ей стало тяжело дышать. Я давил на всю силу. Ее лицо через секунду начало покрываться синевой. И дыхание уже не поступало. Но в этот момент она резко согнула ногу в коленке и угодила мне коленной чашечкой в пах.

— А-ай! — выкрикнул я, ослабив хватку.

И вдруг она вытащила из кармана электрический шокер и воткнула мне его в руку. Короткие железные зубья впились в мою левую кисть, и затем она нажала на кнопку. Зубья заискрили, и я получил разряд. Смутно помню, как я дергался, но она из-под меня вывернулась и еще раз ужалила меня в спину шокером. Я потерял сознание.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ: МОГИЛА

Глава 1

Мороз сковывал меня, и мне пришлось ежиться от холода. Мурашки, как муравьи, бегали по всему моему телу. Я не сразу понял, что меня куда-то везут. Голое тело мне прикрывала старая фуфайка, а внизу были надеты старые, покрытые краской черные джинсы. Я знал, что она меня везет, но не знал куда, но это было не важно. Мой мозг был занят другим.

За последний год со мной случилось немало событий, которые проносятся через мной внутренний взор с бешеной скоростью. С такой скоростью проносилась бы летящая стая птиц. Хотя если бы я в свое время поступил бы иначе, все могло быть по-другому. Лучше или хуже, не знаю. Я предпочитаю верить в свободу воли, но одновременно мне представляется, что набор путей, по которым мы движемся или что-то загадываем, возможно, планируем, ограничен скованными цепями. И наша жизнь предлагает нам перемещаться по предначертанным невидимыми силами траекториям среди бесконечного бардака, или существовать и вкалывать за гроши — то есть «жить» по правительственной системе. Если так разобраться, то все мы куда-то бежим, все мы от чего-то прячемся. Лежим без сна по ночам, ощущая волнение и беспокойство, чувствуем себя маленькими и беззащитными детьми.

Время — это словно летящий водопад, который год за годом погружает нас все глубже и глубже, мы стареем от этого, но есть и в нашей жизни лишь потехи тех фонтанов радости, когда мы улыбаемся, думаем о хорошем, проводим жизнь счастливо — не думая ни о чем и вспоминая яркие краски прожитых лет. Но поверхностное натяжение в сочетании с нашей беспорядочной деятельностью поддерживает нас на плаву, словно ужей, плывущих по не шелохнувшейся глади воды. Я чувствовал себя в безопасности, пока не перестал двигаться и не начал погружаться в прошлое. И лишь погрузившись в прошлое, я начал понимать, как важны были для меня прошедшие дни и прожитые годы. Сколько бед и сколько радости принесли они мне и моим близким. Хотя, если так посудить, я примерно предполагал, куда она меня везет, и, возможно, мой час настал, но я буду идти до конца, и, если мне суждено умереть, я заберу ее с собой.

— Что ты угрюмо молчишь? — она перебила рой философских рассуждений в моей голове. — Кто тебя обидел?

— Зачем ты это сделала? — спросил я.

— Что сделала? — как ни в чем не бывало она начала гнать дуру.

— Не валяй дурака! — взвизгнул я. — Ты убила этих людей, у них были семьи, дети.

— Закрой рот! — гавкнула она. — У меня тоже была дочь, и что, теперь ее нет.

— Ну, твою дочь убил я, они тут при чем? — осведомился я, не меняя тона.

— Они законопослушные твари! — завыла она. — Они оправдали тебя и должны понести наказание.

— Ты сумасшедшая старая дрянь! — выкрикнул я. — Я убью тебя!

— Кишка тонка! — огрызнулась она.

Затем мы ехали молча. Лишь только хлопья снега ложились и дул ветер. Я уже не о чем не думал. Спустя пять минут она начала говорить, и то, что она говорила, убивало меня наповал.