Могильщик. Чёрные перчатки

В их сторону шагала огромная фигура, её голова практически касалась туч. Гигант напоминал карлика. Длинные, как у обезьяны, руки сжимали косу, на уровне гниющей необрезанной пуповины, чёрный плащ безвольно висел, изорванные полы волочились по пыли. При каждом шаге несоразмерно коротких и кривых ног тело гиганта раскачивалось. Плоть великана прикрывал лишь плащ, хотя скрывать тому было нечего — существо оказалось бесполым. Но самым ужасным было его лицо — несоразмерно огромная плешивая голова, оттопыренные уши, низкий лоб, вдавленные виски. Глаз был лишь один, чёрная точка на огромной бесформенной голове, на месте второго зияла огромная гноящаяся рана. Из угла улыбающегося толстогубого рта бежала струйка слюны, по центру торчало несколько кривых гнилых зубов. У гиганта имел лицо дебила, выражающее жестокую радость, он предвкушал забаву.

Могильщик чувствовал страх и отвращение, его трясло…

Могильщик? Он — могильщик? Кажется, да… но где же тогда его перчатки? Что было до того, как он стал тотенграбером? Воспоминания не хотели возвращаться, кружились только их обрывки. Пытки, муки, голод, жар, бред… Собака, свинья, конь. Они разговаривали с ним. Что за бред? Причём тут животные? Они что-то хотели от него, предлагали ему. Что?

Голая ступня гиганта опустилась рядом с ним. Зловоние чуть не заставило потерять могильщика сознание. Миг он видел перед собой обломанный грязный ноготь большого пальца, бородавки на жёлтой нездоровой коже, гноящиеся струпья. Потом ступня поднялась. Тотенграбер повернулся к людям, чтобы предупредить их, будто бы они ничего не видели. Но люди стояли.

Гигант на миг остановился, улыбка на его губах стала ещё шире, слюна запузырилась на губах. Он удобней перехватил косу и, широко размахнувшись, опустил её.

Кровь била фонтаном из перерубленных тел, впитывалась в ледяной песок и испарялась густыми белыми клубами. Гигант размахнулся ещё раз, вновь раздался свист, брызнула кровь. Могильщик с диким воплем упал на колени, зажимая уши, но это не помогло, звук третьего удара косы чуть не разорвал ушные перепонки. А люди, часть которых ещё стояла перед гигантом, молчали, тупо глядя на убивающего их гиганта.

Удар косы, потоки крови, ещё удар. Кровь пропитала пыль, сделала её тёмно-красной. Пятно крови растекалось, уже практически достигнув колен могильщика. Его затрясло, он отшатнулся, упал на пыль, начал неуклюже отползать назад, по-прежнему зажимая руками уши… Руками? Левая рука не шевелилась. Почему? Почему? Что произошло? Где он? Как он сюда попал? Что с ним? Кто эти люди? Кто этот гигант с лицом идиота? Что вообще происходит???!!!

— Одна тысяча четыреста пятьдесят три души, — сказал кто-то рядом. — На сто восемнадцать душ больше, чем в прошлом году, не так плохо.

— Это значит, что мы сможем оставить себе только пятьсот-шестьсот душ. Останется ещё… хм… почти сто восемьдесят тысяч из требуемых нам двухсот тысяч. Двадцать тысяч душ за восемьдесят три года. Предлагаешь ждать ещё семьсот пятьдесят лет? Да эдак ни одного могильника не останется. А следующем году душ будет ещё меньше — нынче быть могильщиком опасно.

— Конь, не паникуй. Наш дорогой друг Велион, который сейчас валяется в полубессознательном состоянии, снял печать с Черепа, а это значит, что нам удастся его перетащить сюда… не в следующем году, конечно, барьер-то остался, но года через четыре мы его заполучим.

— Думаешь, на это уйдёт так много времени, Медведь?

— Думаю, да. Собака, мои аплодисменты. Волк, ты проиграл спор.

— Собаке повезло. Но мой могильщик ещё жив, и, возможно, доберётся до Илленсии, может, ему удастся нам помочь…

— Волк, это бессмысленный разговор. Череп всего лишь заберёт его душу… О, да нашему другу лучше. Может, он очнётся?

Могильщик поднялся, опираясь на правую руку. В голове шумело так, будто его ударили чем-то тяжёлым, в глазах плыло. Пошатываясь, он стоял, тупо вглядываясь куда-то вдаль. Ничего не было, ничего. Под его ногами только пыль, его ноги хлюпают не в крови, а перед ним никого.

— Привет, могильщик! — радостно сказал ему кто-то знакомым голосом. — Ты-таки добрался! Но не могу сказать, что рад за тебя. Ну да ничего, увидимся в следующем году, когда ты будешь стоять по ту сторону.

Тотенграбер не отвечал. Ответить означало поверить в этот бред, признаться себе в том, что он на самом деле здесь, это ему не снится.

Бочкообразное туловище говоривших качнулось, шипастый хвост мёл по пыли, пропитанной кровью. Когтистые пальцы лап сжимались в кулаки, возбуждённое дыхание вырывалось из их глоток.

— Видишь ли, Велион, — начал Медведь, но сразу осёкся. — Ты ни черта не помнишь?

— У него болевой шок, — сказала Обезьяна. — Может, помочь? Он нам помог… да и не с кем нам поболтать, кроме Вусуулома.

— Можно, можно… — пробормотал Медведь.

С глаз будто кто-то снял пелену, голова прочистилась. Боль в левой руке наоборот резко усилилась, но к нему вернулась память. И пришло понимание того, что это не бред.