Могильщик из Таллина

— Нет-нет, я не возьму денег. Рассказывать прихожанам об истории церкви Святого Олафа — удовольствие. А за удовольствие денег не берут. Если хотите, эту сумму можете пожертвовать храму. Во второй части богослужения по рядам пройдут два члена общины с бархатными мешочками. В них опускают деньги.

— Что ж, как скажете, — выговорил Ардашев и убрал деньги обратно.

— А сколько длится воскресное богослужение? — спросила Анастасия.

— Час с четвертью, но сегодня, думаю, оно займёт часа полтора. После исполнения хоралов органисту разрешено играть симфоническую музыку, которая по своему содержанию очень близка к церковной.

— Огромное вам спасибо!

— Всех благ! — выговорил смотритель, и, склонив голову в вежливом поклоне, ушёл.

— Ну и как вам наша печальная прогулка? — осведомился Клим Пантелеевич.

— Очень любопытно разбирать надписи на могильных камнях и склепах. После органной музыки мы обязательно сюда вернёмся.

— Кто знает, — вздохнул Ардашев. — Мир настолько непредсказуем, что я не взялся бы загадывать даже то, что может произойти с нами через пять минут. Помните того большевистского дипломата, погибшего под колёсами авто? Разве он мог предвидеть, что его жизненный путь так глупо и бесславно закончится? Или вы, шедшая за ним следом, ожидали, что его переедет «Ситроен»? Или я, сидевший напротив на скамейке, предполагал ли, что на моих глазах душа пешехода расстанется с телом?

— Разумеется, нет.

— Но ведь кто-то там, — Ардашев глянул в небо, — уже написал эту жуткую драму. Не правда ли?

— Думаете, это Бог так решил?

Клим Пантелеевич покачал головой:

— Господь не может приговорить человека к смерти. Ведь все мы — его неразумные дети. Я могу лишь предположить, что на Небесах идёт непрерывная борьба между добром и злом, между Господом и Дьяволом. И когда побеждает Всевышний — происходит рождение человека, а когда одерживает верх Сатана, наступает смерть. Вечная и бесконечная борьба чёрного и белого. Причём, то же самое происходит и внутри каждого из нас. И самое трудное — победить беса внутри себя.

— И в чём же тогда смысл человеческой жизни? Не грешить? — спросила она, и по её лицу пробежала лёгкая, с оттенком стеснения, улыбка.

— Человек не может не грешить. Он создан для грехов. С того самого момента, как у него появляется первый соблазн, появляется и первый грех. И наши ошибки потом преследуют нас, мучают. Мы их стыдимся и отмаливаем. Грешим, каемся и опять грешим. Это неизбежно. Но хороших поступков надобно делать в разы больше, нежели плохих. Главное — оставаться всегда в стане Господа, нести людям добро и свет. Даже если вы сомневаетесь в существовании Творца, но исповедуете добродетель и сострадание — вы уже на стороне Создателя, а не Лукавого. Это и есть основное правило бытия, или смысл человеческого существования.

— Вы, случаем, книги не пишите? — Варнавская заглянула в глаза Клима Пантелеевича.

— Теперь уже не пишу. Война.

— Как жаль! Я вас бы непременно читала.

Ардашев и Анастасия через полукруглую дверь шагнули в притвор храма. Здесь на столике аккуратными стопками лежали сборники песнопений для паствы. Напротив входа размещалась алтарная часть с Библией, распятием, картиной и витражами. Справа над алтарём — кафедра пастора. На колоннах были выложены номера песнопений, которые сегодня будет исполнять хор и прихожане. Прихожане заняли почти все деревянные скамьи в центральном нефе[8]. Но два свободных места почти у самого входа всё-таки удалось найти.

Впереди, на хорах, виднелся духовой орган, и маячил музыкант. Рядом с ним суетился помощник. Прямо к галерее подступали строительные леса, упрятанные в серую материю.

Глава 8. Danse Macabre [9]

Пастор закончил проповедь, и органист коснулся клавиш. Запел хор. Прихожане стали подпевать. Они то вставали, то вновь садились, следуя стрелкам, указанным на страницах сборника песнопений.

Когда хоралы закончились, органист, сделав паузу, вновь заиграл. И уже совсем другая музыка, точно свежий мёд, полилась по церкви и заполнила собой всё пространство. Она завораживала так, что казалось, под каменными сводами соединились души всех, кто покоился в храме и вокруг него.

— Это симфоническая поэма Сен-Санса. Называется «Пляска смерти», — едва не касаясь уха Варнавской, пояснил Ардашев.

— Как же здорово! — восхищённо прошептала Анастасия.

— Композитора настолько поразило стихотворение Анри Казалиса «Равенство, братство», что он тут же взялся за сочинение симфонии.

— А что за стихи?

— Смысл в том, что смерть равняет всех: и короля, и крестьянина, и баронессу, и плута. Там описывается ночные танцы скелетов на кладбище под стук каблуков смерти, играющей на скрипке.

— Какой ужас!

Спина органиста двигалась точно маятник вперёд и назад. Он то склонялся над всеми тремя мануалами[10], то откидывался назад, будто играя на фортепьяно, то вдруг опускал взгляд вниз, нажимая пятками и носками ножные басовые клавиши. Ассистент едва успевал переключать регистры и листать страницы произведения, лежащего на подставке.