Могильщик из Таллина

— Вижу вы хорошо осведомлены.

— Служба такая.

— Я вас понимаю.

Принесли фрукты, кофе и коньяк. Официант откупорил бутылку и разлил по рюмкам.

— Дальше мы сами, — обращаясь к официанту, произнёс Ардашев, и тот с понимающим видом удалился.

— За встречу!

— Ваше здоровье!

Мяличкин замешкался на мгновенье и вымолвил:

— Тогда и за ваше!

Рюмки опустели.

— А вы, я вижу, Клим Пантелеевич, привычкам не изменяете. Мартель — любимый напиток.

— Да Бог с ним, с коньяком. Мы не виделись восемь лет, — отщипывая виноградинку, изрёк Ардашев.

— С двенадцатого года.

— Много воды с тех пор утекло.

— Хорошее было время: Ялта, море, солнце и мирная жизнь.

— В тот год для нас вами она не была такой уж мирной.

— Пожалуй. Помнится, вы тогда лихо раскрутили весь змеиный клубок австрийской разведки[33].

— Не без вашей помощи.

— Проку от меня было столько же, сколько от доктора Ватсона в книгах о приключениях Шерлока Холмса.

— Не соглашусь. Его роль больше подошла бы к тогдашнему моему спутнику доктору Нижегородцеву.

— Как же! Помню. Николай Петрович, наивный добряк.

— Человек, который никогда не понимал, зачем люди носят при себе оружие. У него была двустволка, из которой он не сделал ни одного выстрела.

— Кстати, что с ним?

— В четырнадцатом году Нижегородцев записался во «Всероссийский Земский Союз помощи больным и раненым воинам» и отправился на фронт. И всё. Больше я нём не слыхал.

— Да как бы вы услышали, если служили в Петербурге и создавали при Временном правительстве новую спецслужбу? Многие из военной разведки тогда перешли к вам. Я тоже хотел, да не вышло. До последнего держали на фронте, выявлял немецких агентов на линии соприкосновения.

— Полковника получили?

— В декабре шестнадцатого был представлен, в январе уже обмывал новые погоны.

— А потом?

— Потом наступило 25 октября. Я жил в Петрограде, боясь выйти из квартиры. Тогда за офицерские погоны могли расстрелять прямо на улице. Денег я не скопил, и бежать за границу было не на что, хотя мог это сделать в любой момент. Коридоров прохода на ту сторону у меня было несколько. А что толку? Кем бы я там был? Швейцаром? Посудомойкой? Я был уверен, что большевики долго не продержаться, и скоро всё вернётся в старое русло. Но они, к моему удивлению, не только сохраняли власть, но и достаточно умело её защищали.

— Особенно, когда подписали Брестский мир, — усмехнулся Ардашев, разливая по рюмкам коньяк.

— Да бросьте, Клим Пантелеевич, вы же видите, что это был тактический ход Ленина. Где теперь эти немцы?

— Давайте выпьем перед тем, как наш разговор перейдёт в следующую, весьма неприятную, стадию.

— Вы правы, — кивком согласился Мяличкин и опустошил рюмку.

— Так как же вас угораздило податься к красным?

— К тому времени к ним перешли многие из моих коллег. Потом предложили мне. Я согласился.

— Хорошее жалование?

— Так себе. Но прокормить семью теперь проще, хотя разве можно сравнить сегодняшнюю жизнь с тем, что было при Государе Императоре? Я ведь тоже не ценил то время и с радостью встретил низложение монархии и установление республики. А видите, как вышло.

— Вижу, что мы по разные стороны поля боя. Вы под какой фамилией пожаловали?

— Ксендзовский Константин Юрьевич.

— Имя отчество менять не стали?

— А зачем? Я и представить себе не мог, что встречусь с вами.

— Нарушили, господин полковник, второй параграф инструкции по разведочной деятельности. В нём чёрным по белому написано, что агент, выезжающий за рубеж для выполнения особых поручений обязан менять не только фамилию, но и имя отчество.

— Как же, — как же! — расхохотался, откинувшись на спинку стула, Мяличкин. — А вы разве не нарушили? Увидев, что завербованный вами агент попал под колёса «Ситроена», вы, вопреки всем правилам, пунктам и параграфам бросились к нему. В результате стали свидетелем по делу, попав под колпак не только полиции, но и, наверняка, эстонской контрразведки. А позже, благодаря разговорчивому инспектору полиции, о вас узнал и я. За такую оплошность агента обычно отзывают назад и понижают в должности.

— Значит, я не ошибся. Во вторник в храме Святого Олафа были вы?

Мяличкин кивнул и пояснил:

— После вас я поднялся на хоры к музыканту. Он отчего-то принял меня за полицейского и, так же, как, вероятно, и вам, показал эти до диез — ля — фа диез — ля. Вы их, как я понимаю, тоже сразу разгадали этот нехитрый шифр «VIXI»?

— Да.

— А о вашем сегодняшнем выступлении в храме Святого Олафа говорит уже весь город. Прихожане разнесли повсюду. Сегодня вечером или завтра утром об этом напишут в газетах, и не только эстонских. Согласитесь, такая огласка не особенно вяжется с той секретной миссией, которую вы здесь выполняете.

— Эстонские газеты могут и не написать, если этого не захотите вы, — выговорил Клим Пантелеевич и, откусив дольку разрезанного яблока, продолжил: — После убийства барона Калласа большевики прибрали к рукам всю его газетно-журнальную империю.

— Полнейший вздор! Он повесился. Это общеизвестный факт.