Могильщик. Цена покоя

– Нет, у меня уже нельзя, – покачал головой знахарь, складывая инструменты в котелок с каким-то вонючим отваром. – Невеста у меня появилась. Сирота она, так что живёт в моём доме, хотя свадьба только летом. – Он поднял котелок и повесил на крючок над огнём камина. – Зато папаша не трясётся за её девественность до свадьбы, так? В общем, ко мне никак. Но за эти деньги сниму ему угол где-нибудь в какой-нибудь таверне и буду проверять, как идёт процесс заживления. Сойдёт?

– Сойдёт, – кивнул могильщик. – Прощай. – Он повернулся к Гресту и сказал: – И ты прощай.

Воришка затрясся всем телом. Он не сможет зарабатывать на жизнь ни одним из двух доступных ему способов. А теперь ещё и Велион бросает его. Боги, что ему делать?

– Ты бросаешь меня? – прошептал Грест.

Велион печально кивнул.

– Не волнуйся, проклятие после таких травм не возвращается. Ты сможешь вести обычную жизнь. Насколько это возможно, конечно.

– Это ты сделал, – прошипел воришка. – Это из-за тебя со мной случилось это!

Левая щека могильщика явственно дёрнулась, как это бывало во время пьяных приступов.

– Ты сам сделал это с собой, – сказал он и вышел из дома, хлопнув дверью.

– Нет! – взревел Грест, вскакивая. – Ты виноват! Ты! Ты! Ты! – он разрыдался и буквально рухнул грудью на стол, уткнув лицо в окровавленное дерево. – Ты заплатишь за это, могильщик. Ты за это заплатишь…

– Это шок, – сухо сказал Гирт, упирая кулаки в бока. – Или ты просто идиот. Он спас тебе жизнь и оплатил лечение. Я бы на твоём месте благодарил его за это.

– Нет. Никогда. Если бы не он…

Если бы не могильщик, его тело давно бы уже обглодали раки и рыбы, ведь Щука наверняка выбросил бы его в реку. Но, может, так было бы только лучше?

Грест оторвал лицо от столешницы, ещё раз взглянул на свои покалеченные руки и с новой силой залился слезами.

***

Коровы в зимней пристройке забегали и взревели – именно взревели, а не замычали – разом, перебудив всю новую семью Шёлка: жену, двадцатитрёхлетнюю вдовицу, и двух её детей от первого брака. Детишки расплакались, а жена, прижавшись к Шёлку всем телом, зашептала молитвы.

Бывший владелец таверны, а ныне зажиточный фермер Шёлк тоже мысленно воззвал к богам, попросил для себя смелости, а для коров – спокойствия, но из постели вылез только, когда рёв и топот прекратились. Погладив по голове приёмную дочь и похлопав по плечу сына, сказал:

– Залезайте в постель к матери, – а сам, взяв свечу, направился к пристройке.

Подсвечник и так подрагивал в его руке от страха, а когда он вошёл в коровник, и вовсе выпал из рук. Но за те мгновения, что свеча была в его руке, и те, что летела до пола, пока, упав, не погасла, Шёлк успел рассмотреть всё или почти всё. Он увидел покрытые, словно окрашенные, кровью стены и потолок. Лужи крови и дерьма на полу. Изуродованные и разорванные коровьи туши. Из тела одной наполовину торчал телёнок, время рождаться которому пришло бы только в конце марта, а никак не в середине февраля. Вторая, лёжа в абсолютно неестественной позе на спине, вперила в потолок вывернутые рёбра. Шкура третьей словно лопнула изнутри в десятках мест. От четвёртой и пятой остались только изодранные груды мяса.

Шёлк упал на колени и разрыдался.

– Боги, за что мне всё это? – прошептал он.

***

В нескольких сотнях ярдов от той деревни, где сейчас жил Шёлк, тот, кого когда-то звали Карпре, открыл глаза. Попытался вдохнуть, но у него не вышло: горло плотно что-то пережимало.

Петля.

Тот, кто когда-то был Карпре, ухватил правой рукой верёвку за шеей, и та перегорела за несколько мгновений. Повешенный упал на колени, быстро снял петлю и замер, неестественно свесив голову. Раздался хруст, и голова встала на место. Не-Карпре смачно схаркнул кровью и высморкался.

– Уже февраль, – сказал он самому себе. – И почему могильщики так редко дохнут зимой? Неужто все зарабатывают себе на зимовку?

Не-Карпре встал на ноги и потянулся, разминая сведённые мышцы, но замер на половине движения и начал принюхиваться. Его лицо искривилось и кривилось всё больше, пока он ощупывал себе грудь и верх живота.

– Да ему и так оставался год от силы, – пробормотал тот, кто когда-то был Карпре, – что ж, ничего удивительного, что он полез в петлю – болит жутко. Ну да ничего, я выдержу. Всего-то девять с небольшим месяцев.

Впрочем, надежды в его тоне не было ни капли.

Не-Карпре отряхнул ноги от снега, помял правой рукой шею, левой поднял сумку и, выйдя на дорогу, направился на запад.

***

Валлай ударил ломом в мёрзлую землю. Раз, должно быть, в тысячный за это проклятое утро. А сколько он сделал таких ударов за зиму и вовсе не сосчитать. Зато можно посчитать могилы, которые он помогал копать – сто двенадцать. А всего на этом новом кладбище, появившимся в начале зимы неподалёку от старого и за эти месяцы едва не сравнявшимся с ним размером, вырыто шестьсот сорок семь могил. И ещё не меньше сорока будет вырыто. Для сравнения – на старом за этот же срок упокоились всего сто восемьдесят четыре человека.

Ещё удар, от которого задрожали руки. И ещё. В этот раз лом, наконец, пробил промёрзший слой и вошёл в мягкую землю.