Могла быть другая история

Над Горьким уменьшили скорость, снизились, и полетели вдоль русла Оки, затем повернули в сторону холмов. Да, всё правильно, никакого Цветочного там не было. Там, где во времена Новой эпохи появится посёлок Цветочный, была деревня Петряевка, ещё не разрушенная бандой Мишки Шабанова.

Мы пролетели над деревней на малой высоте — чуть выше деревьев. Местные жители с удивлением провожали нас взглядами. Вот под нами озеро Птичье, вот школа сто двадцать восемь, а вот и наша улица.

Здесь всё было знакомое, родное, вот только клёны с южной стороны нашего дома и на улице Кленовой были ещё молодыми.

Данилка попросил Полшкова пролететь над улицами Кирова, Комсомольской и Лесной, а потом приземлиться около озера Птичьего. Полшков всё так и сделал. Володя посадил катер на берегу озера, мы вышли из катера, и Данилка скрыл его в подпространстве.

После посадки Данилка сказал нам, чтобы мы уселись на скамейку у прибрежного склона и не мешали ему. Мы поднялись по тропинке, идущей от будущего песчаного пляжа наверх, и уселись там. Данилка тоже пристроился на краю скамьи и закрыл глаза. Он сидел так, не двигаясь, погрузившись в только ему доступный магический мир. Продолжалось это минут десять, даже, может быть больше. Мы сидели молча, не отвлекая Овсянникова. Все, наверное, понимали, что сейчас решается наша судьба.

А вокруг протекала обычная жизнь. Казалось, что нет никакой войны, если не считать, что на озере было совсем безлюдно. Над озером кружили две чайки. Вот одна из них пронеслась над поверхностью озера и, нырнув туда, выхватила из воды серебром сверкнувшую на солнце рыбёшку

«Надо же. Оказывается, в озере раньше водилась рыба. Хотя… и в наше время водится… то есть водилась… ну, или будет водиться — ратаны и прочая несъедобная мелочь. Вот только чаек над озером в наше время ни разу не видели. Значит, раньше они тут водились. Может, озеро потому и назвали Птичьим — из-за чаек? Вон ещё три прилетели.

Вообще-то, если тут водились чайки, озеро следовало назвать не Птичьим, а, например, Чайковским. Хотя нет, тогда бы это было как фамилия известного композитора…»

— Граждане, предъявите ваши документы!

Я вздрогнул от неожиданности. Обернувшись на голос, я увидел трёх милиционеров. На них была старинная милицейская форма, которую до этого я видел только в старых кинофильмах.

Я растерялся. Хотя, конечно, не только я, все растерялись. Откуда у нас могли быть документы того времени? Попытаться объяснить милиционерам, что попали в их время из будущего? Ага, так они и поверят «в такую сказку».

Вдруг что-то овладело моим сознанием. Я, сам того не желая, поднялся со скамейки и ответил:

— Мы после ночной смены. Отдыхаем. Нам через сутки снова заступать.

Я достал из кармана неизвестно откуда взявшийся старинный паспорт и протянул его милиционеру. Тот взял паспорт, открыл его и, посмотрев, неожиданно вытянулся по струнке. Козырнув, вернул мне паспорт и сказал:

— Извините, товарищ Бусыгин, виноват.

— Ну что Вы… — ответил я, всё ещё повинуясь внутренним приказам, — это ваша служба.

— Эти товарищи с Вами, Александр Харитонович? — спросил милиционер.

— Да, конечно, — ответил я, — они из моей смены, а это сын моей племянницы, — добавил я, кивнув на Данилку.

— Товарищи, вы ничего странного не заметили? Поступил сигнал, что тут чуть ли не над деревьями летал странный самолёт, а потом куда-то исчез.

— Нет, — говорю, — ничего такого мы не видели.

— Ну, тогда ещё раз извините, что побеспокоили.

Милиционеры ушли, и меня отпустило ЭТО. Я, ничего не понимая, смотрел на товарищей, те на меня. И… я, наконец, понял, кто управлял моими действиями. Не знаю, почему я не понял этого сразу. Опять забыл, кто такой Овсянников.

Данилка продолжал сидеть на скамейке. Я посмотрел прямо ему в глаза. Спрашиваю:

— Твоя работа?

— А что, ты хотел проблем? — отвечает.

Да уж, лишние проблемы ни мне, ни остальным нужны не были. Их, этих проблем, нам и так с лихвой хватало. Валя говорит:

— Данилка, здорово это ты насчёт Бусыгина придумал. Вон, какой знаменитостью Сашку сделал11.

— Зато быстро отстали, — сказал Овсянников, — А Сашка пусть гордится, что побывал знаменитостью.

— Ладно, — говорю, — буду гордиться. Я бы ещё больше гордился, если бы ты сделал меня Сталиным.

— Будешь напрашиваться — сделаю… Гитлером. Только не знаю, долго ли тебе осталось гордиться.

— В каком смысле?

— В прямом. Ладно, нам надо проверить ещё кое-что. Хорошо, если я ошибаюсь.

В общем, от того, как вёл себя Овсянников, от его слов, моя тревога усиливалась. Я хотел было спросить, про это «если ошибаюсь», но меня опередил Борис. Данилка не ответил, а только сказал нам:

— Идёмте, — и мы пошли с ним на нашу улицу.

***

Здесь всё было знакомо. Только между нашей улицей и Кленовой стояла старая столовая — здание барачного типа. Это здание я, раньше, видел на фотографии в нашем семейном фотоальбоме.