Могла быть другая история

— Дядя Боря, я это умел ещё пятнадцать лет вперёд и одиннадцать лет назад. Посчитайте, сколько всего прошло времени. А ещё прибавьте время, которое прошло с тысяча девятьсот сорок второго года.

Дверь в комнату приоткрылась. Заглянула тётя Галя — Данилкина бабушка:

— Данилка, пора кушать. Мама смесь уже разогрела. И надо проверить памперсы. Может менять уже надо.

— Баб, — ответил Данилка, — выкиньте вы все эти памперсы, мамперсы, бутылочки, сосочки. За кого вы меня держите? — и Данилка отправился в гостиную. Мы вышли следом.

Тётя Галя вышла в гостиную следом за нами. Говорит:

— Ничего не понимаю. Что всё это значит?

Дядя Ваня чуть слышно:

— И я не понимаю. Так не бывает. Это я как врач говорю — не бы-ва-ет.

Данилка:

— Деда. Всё теперь бывает. А завтра, если не знаешь, и не такое будет.

Вот это его «если не знаешь» вернуло всё на свои места Я теперь по-настоящему почувствовал, что младенец Данилка и есть тот самый Данилка, которого мы знали, как своего ровесника, своего одноклассника. Я сказал:

— Жалко, Данилка, что ты не будешь учиться в нашем классе.

— А вы? — спросил младенец.

— Что мы?

— У вас это тоже не учёба, а прохождение уже пройденного. Не парьтесь, с понедельника я буду «учиться» с вами.

— Как это, с нами? — удивился Игорь.

— Завтра поймёте. Завтра всё встанет на свои места, и мы вернёмся в нашу ветвь времени.

Глава 20. Конец Танат Угробелло

Утром за мной и Витькой зашёл Вадик, и Борис обещал провести нас на холмы. Он сказал, чтобы мы его подождали у прохода на защищённую территорию.

Перед нашим уходом Борису позвонил Сергей Варданян. Я слышал часть разговора, потому что Борин телефон довольно громкий. Сергей срывающимся от волнения голосом сообщил, что в разрушенной деревне на месте руин стоит совершенно целый дом. Он ещё сказал, что видел уже это, но во сне. Борис сказал ему, чтобы он и другие не волновались, и пообещал всё объяснить, когда появится в институте.

Итак, мы с Витькой и Вадимом зашли за Игорем и уже вчетвером отправились в путь. Проходя мимо первого подъезда, мы увидели сидящих на скамеечке около подъезда дядю Ваню, тётю Галю и малыша Данилку. Данилка сидел… и читал книгу.

Мы поздоровались, а Данилка спросил:

— Вы на холмы?

— Да, — сказал Вадик, — на холмы.

— Ладно, идите. Я подойду туда попозже.

— Как это подойдёшь?! — строго сказала тётя Галя. — Мало того, что людей смущаешь своим разумением, так ещё «подойду»! Подрасти сначала, а потом говори «подойду». А то ишь, какой взрослый стал, чуть успев родиться.

Ну, бабушка Данилки и в старой ветви времени была ворчливой и строгой. Вот и теперь тоже. А младенец рассмеялся, да так звонко, будто зазвенели тысячи колокольчиков. Говорит тёте Гале:

— Ба, ты как Пётр Первый.

— При чём тут Пётр Первый?

— А при том. Девятого декабря тысяча семьсот девятого года он издал указ про разумение. Знаешь, какой?

— И знать не хочу.

— А всё-таки послушай: «Подчинённый перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство».

Ну, мы все чуть не попадали от смеха. И мы, и тётя Галя, и дядя Ваня. Дядя Ваня ещё сказал, что этот указ кое-где до сих пор действует. В общем, посмеялись, но тётя Галя все равно сказала, что указ указом, но пока не подрастёт, один никуда ходить не будет. Данилка на это:

— Ба, а когда подрасту, буду ходить?

— Когда подрастёшь — будешь.

— Даёшь слово?

— Да, даю слово.

— Ладно. Только помни, что ты дала слово. А сейчас вам с дедушкой лучше уйти домой.

— Это ещё почему? — удивился дядя Ваня. А тётя Галя:

— Ишь, чего выдумал. Мы уйдём, а ты нет, значит?

— Ба, деда, тут сейчас такое будет! Сюда идёт Смерть. Она идёт ко мне, чтобы убить. Я не хочу, чтобы вы пострадали.

Немая пауза. Бабушка с дедушкой ничего не поняли. Поняли только мы четверо. В общем, дядя Ваня с тётей Галей сидят, опешившие, и никуда уходить явно не собираются. Тогда младенец со словами «ба, деда, простите, но так надо» спрыгивает со скамейки, вытягивает к бабушке и дедушке свои крохотные ручонки, и какая-то сила уносит тётю Галю и дядю Ваню в подъезд. После этого Данилка говорит нам:

— Друзья, вам тоже лучше уйти. Вы шли на холмы. Идите.

— Но как же… — сказал Вадик, — как ты тут один…

В это время из подъезда выходит пакостница Марья Павловна. Ну, эту злобную тётку ненавидят все, кто её знает. Это потому, что она сама всех ненавидит. Вместе с ней вышел её муж — дворник дядя Федя. Этот пьяница дядя Федя тоже был таким же злобным и отвратительным типом, как Марья Павловна. Выйдя из подъезда, Марьпална — мы её именно так и называли для краткости — увидела стоящего на тротуаре Данилку. Её совсем не удивило, что родившийся неделю назад младенец сам стоит на ногах. Да ей до этого и дела не было, она просто нашла повод позлобствовать:

— Федя, — говорит, — ты глянь, чаво делыють энти Овсянякавы? Саме бог знат где, а дитю одного на уляцы оставяле. Надоть, на ех в палицаю данесть, але вабче в опеку.

— Надо, надо, — согласился с ней дядя Федя, а Данилка им: