Могу!

— Тоже не знаю.

Юлия Сергеевна подумала. Возможно, что она что-то проверила в себе или спросила себя о чем-то. И ответила тем же голосом: тихим, мягким и уверенным.

— Не надо иначе. Будем вот так! Вот так, как есть. И не больше.

— Вы не хотите, чтобы было… больше?

— Хочу ли?

Она посмотрела в себя. Она не могла говорить наобум и знала, что за каждое слово она будет отвечать: перед Георгием Васильевичем, перед Виктором и перед собой. Она знала, что каждое ее слово значит многое и будет значить многое.

— Хочу ли я, чтобы было больше? — переспросила она и честно созналась. — Да, хочу. Я хочу, чтобы было больше, я хочу, чтобы было даже все! Но разве может быть и это «больше», и это «все»?

— Не может?

Ее глаза слегка затуманились.

— Послушайте! — очень мягко сказала она. — Ведь вы же знаете и понимаете. Должны знать и понимать. Я сказала вам, что я люблю вас, и это правда. Но ведь Георгия Васильевича я тоже люблю, и это тоже правда. Очень люблю, по-настоящему люблю. Не так, как вас, — заторопилась она, в чем-то уверяя Виктора, — совсем не так, как вас, но… люблю! Вы понимаете это? Понимаете, что я люблю вас обоих! Каждого — по-разному, но — обоих!

— Вероятно, понимаю.

— Вероятно? Только — вероятно?

— Мне трудно понять это до конца. Ведь все это очень сложно. И оно, конечно, у каждого по-своему: у одного — так, у другого — иначе. И разве один может понять другого до конца? А я хочу понимать вас до конца, все понимать, всю вас понимать! Но я…

— Вы говорите так, как будто не решаетесь что-то сказать.

— Да, не решаюсь! Это вы очень правильно увидели. Я говорю сейчас и все время прислушиваюсь к себе: то ли я говорю? Так ли я говорю? Ведь мне сейчас ни в одном слове нельзя ошибиться, ведь малейшая моя ошибка сейчас — преступление. Даже больше: она — стыд. А поэтому я скажу только одно, но вы верьте каждому слову, какое я скажу…

— Да, говорите!

Виктор ответил не сразу, а с полминуты промолчал, прислушиваясь к себе и проверяя себя. А потом поднял голову.

— Пусть все будет так, как вы хотите! — тихо и из глубины себя сказал он. — И если все будет по-вашему, то все будет по-лучшему.

— Да? Да? — вспыхнула и расцвела Юлия Сергеевна. — Вот так? Вы на самом деле так думаете?

— Нет, больше: я на самом деле так чувствую. Вы помните, — вдруг схватил он свою мысль, — вы помните, что когда-то говорил Борис Михайлович о разной любви?

— А вы помните? — стремительно спросила Юлия Сергеевна.

— Помню. Очень помню.

— И я очень помню. Почему мать не имеет права любить своего ребенка, если она любит мужа? Да?

— Да! И мне кажется, что я понимаю Бориса Михайловича и согласен с ним. Впрочем, это неважно, что я согласен. Важно то, что моя совесть с ним согласна.

— И моя тоже. Я ни о чем не жалею и ни в чем не раскаиваюсь. Но я боюсь…

— Чего?

— В том немногом, — она подчеркнула это слово, — что было и есть, я не раскаиваюсь. Но если будет больше, то я буду раскаиваться. Я боюсь, что я буду раскаиваться. А поэтому я не хочу никакого «больше»! Пусть все останется таким, как оно есть сегодня. Немногое! — попросила она. — Пусть будет только немногое! И тогда мне будет легко и радостно с вами. А если будет «больше», если будет «все», то мне будет больно. Разве вы хотите этого?

— Нет, нет! — очень искренно дернулся к ней Виктор. — Нет, не хочу!

— И вы понимаете, почему не надо, чтобы было больше?

— Понимаю! — тихо ответил Виктор.

— Может быть, оно когда-нибудь придет, это «больше», но сейчас я хочу, чтобы все было так, как оно есть. И то, что есть, хорошо, очень хорошо! Я люблю вас, вы любите меня! А больше… Не надо «больше!» — почти жалобно попросила она.

Виктор улыбнулся своей хорошей улыбкой.

— «Я люблю вас, вы любите меня»… Если бы вы знали, как во мне все сейчас поет от этих слов!..

— Да? Поет? Поет, милый?

— И просится наружу… К вам!

Глава 20

«Я могу взять и дать только немного. Больше — нельзя!» Юлии Сергеевне искренно казалось, что достаточно так сказать и так решить, чтобы именно так было и притом — навсегда.

Конечно, ни сказать иначе, ни решить иначе она не могла, и это решение успокоило ее, она часто улыбалась, смотрела в себя, и ей даже казалось, будто ей радостно. Но в то же время не то сомнение, не то неуверенность беспокоили ее, и она смутно чувствовала, что сказанное слово — не последнее слово и что ее решение — не конец.

Прошло несколько дней после встречи в кафе. Виктор, возвращаясь с работы домой, повстречал Юлию Сергеевну и не сразу догадался, что видит именно ее автомобиль. Но быстро сообразил, окликнул ее гудком, резко остановился и, выскочив из кабины, перебежал улицу. Юлия Сергеевна тоже остановилась. Виктор отворил дверцу, ни слова не говоря вскочил, сел и сказал то, что только и мог сказать в ту минуту:

— Господи, как я рад! Вот это радость, так радость!..

— Радость? Да? — расцвела Юлия Сергеевна, смотря на него.

Она держала руки на руле. Он положил на них свои и ласково погладил. Она повернула руку ладонью вверх, взяла его пальцы и пожала их.

— Вы рады? Да?