Он нахмурился, прочитав записку, которая лежала на вершине текущей стопки. Она была от Альбейра Камминга, а у Эйдрина Веймина было очень много разных мыслей, когда дело касалось Камминга. Этот человек, несомненно, был способным, и в прошлом он оказался чрезвычайно полезным. К сожалению, одна из причин, по которой он оказался таким полезным, заключалась в том, что, насколько мог судить Веймин, он был совершенно свободен от чего-либо, отдалённо напоминающего угрызения совести. Попросту говоря, он был профессиональным убийцей. Одним из лучших убийц, которых можно купить за деньги… что и было той самой причиной, по которой Веймин был неоднозначен в том, что его касалось. Он купил услуги Камминга за деньги; всегда было возможно, что большее количество денег из другого источника купят предательство Камминга.
И если Альбейр Камминг решит предать Веймина, последствия могут быть катастрофическими, поскольку только Камминг знал истинную личность человека, который на самом деле заказал и заплатил за убийство князя Гектора.
Веймин подумывал о том, чтобы тихо устранить Камминга. На самом деле, он довольно часто думал об этом, но никогда не решался. Во-первых, потому, что Камминг продолжал доказывать свою полезность и энергичность. Более того, у Веймина возникло искушение заключить, что Камминг питал искреннюю (хотя и несколько анемичную) преданность Матери-Церкви, хотя интендант не был бы готов поставить на вероятность этого какую-либо огромную сумму. Но второй причиной, по которой Веймин до сих пор воздерживался от организации постоянного исчезновения убийцы, было подозрение, что Камминг предпринял собственные меры, чтобы защитить себя. Это было бы так похоже на этого человека — спрятать улики, связывающие Веймина — и, соответственно, самого Великого Инквизитора — с убийством Гектора. Веймин мог придумать несколько способов, которыми Камминг мог устроить всё так, чтобы любые подобные улики попали в руки оккупантов, если он сам пострадает от беды. И интендант был уверен, что Камминг был более чем достаточно изобретателен, чтобы придумать немало подходов, которые ему даже не приходили в голову.
«С другой стороны, тот факт, что он был причастен к убийству Гектора, отрезает оба пути, — подумал интендант. — Он не может позволить, чтобы меня схватили и заставили говорить, так же как я не могу позволить, чтобы схватили его. Так что у нас двоих есть отличная причина заботиться друг о друге, не так ли? И это, по иронии судьбы, делает его самым надёжным агентом, который у меня есть».
А в том, чтобы полагаться на профессионала, были определённые преимущества. Какими бы ни были другие его недостатки, фанатизм едва ли мог привести Камминга к фатальной ошибке, и это было больше, чем можно было сказать о некоторых недавно завербованных агентах Веймина. У таких людей, как Пейтрик Хейнри, было много энтузиазма, который слишком часто подпитывался горьким негодованием и ненавистью. Но тот же самый энтузиазм мог сделать их трудными для контроля, что было главной причиной, по которой Веймин был так осторожен в том, чтобы сохранить свою собственную анонимность, когда дело касалось их. Хейнри был одним из немногих исключений из правила, но он также думал, что интендант уже давно «сбежал» из города. Это было одной из причин, по которой Веймин назначил Камминга ответственным за управление его контактами с группой Хейнри.
Это также было одной из причин, по которой он решил доверить Каммингу решать, кого использовать для текущей операции. Интендант выбрал Инквизитора, которому было поручено это задание, но предоставил Каммингу выбирать тех, кого ассасин назвал «мускулами», действительно должных выполнить его. Камминг был гораздо лучше знаком с отдельными агентами, которых он завербовал — с их способностями, личностями и мотивами — чем Веймин. И Веймин был уверен, что Камминг использовал все свои значительные таланты, чтобы убедиться, что ни один из этих агентов не сможет привести власти к нему. Что, в свою очередь, означало, что они также не были в состоянии привести те же самые власти к Веймину.
«И это не второстепенное соображение, если подумать», — мрачно подумал интендант.