«Я ничего не могу с этим поделать, кроме как проследить, чтобы с ними обращались как можно лучше, пока мы не высадим их где-нибудь на берег».
Он глубоко вздохнул, сцепил руки за спиной и начал медленно расхаживать взад и вперёд по наветренной стороне палубы.
Июнь, 894-й год Божий
I. Королевский Дворец, Город Менчир, Княжество Корисанд
.I.
Королевский Дворец, Город Менчир, Княжество Корисанд
— Итак, Корин, как ты думаешь, что всё это значит?
— Отец, если бы я знал это, я бы также умел читать мысли, предсказывать погоду, выбирать лошадь-победителя на скачках, и определять, куда делся мой левый носок, — ответил сэр Корин Гарвей, и граф Каменной Наковальни рассмеялся.
— Я думаю, вероятно, мы можем сделать как минимум несколько предположений, Ризел, — предложил сэр Терил Лектор. Граф Тартарян сидел на одном конце совещательного стола, чистя ногти кончиком перочинного ножа, удобно откинувшись назад и поставив каблуки сапог на сиденье кресла, обычно предназначенного графу Скалистого Холма. Сам Гарвей подозревал, что Тартарян выбрал именно это конкретное кресло не случайно.
— Ну, Терил, в таком случае, предполагай, — пригласил Каменная Наковальня.
— Во-первых, — сказал Тартарян. — Капитан Атравес попросил поговорить только с нами четырьмя, а не со всем Советом. Во-вторых, мы все знаем, насколько сейджин близок к Императору, и — если я не ошибаюсь — к Императрице тоже. В-третьих, архиепископ Мейкел не будет присутствовать.
Он сделал паузу, чтобы, подняв левую руку, полюбоваться своими ногтями, и Каменная Наковальня фыркнул.
— И что именно эти три соображения подсказывают твоему мощному интеллекту?
— Я очень сильно подозреваю, что добрый капитан собирается передать нам сообщение, — ответил Тартарян, глядя поверх руки на своего старого друга. — Учитывая отсутствие архиепископа, я бы также заподозрил, что это серьёзно светское послание. Возможно, это то, о чём Церковь не хочет знать.
— В таком случае, как ты думаешь, почему он так долго ждал, чтобы доставить его?
— С этим немного сложнее, — признался Тартарян. — С другой стороны, мы знаем, что они получают постоянный поток сообщений. Так что, скорее всего, он просто о нём не знал, пока Кайлеб не отправил ему депешу.
— За исключением того, милорд, — почтительно вставил сэр Чарльз Дойл со своего места рядом с Гарвеем, — что Кайлеб и Шарлиен отплыли в Теллесберг больше месяца назад. Это означает, что они сейчас в море, что немного затрудняет отправку любых сообщений сейджину Мерлину.
— Опрометчивые и импульсивные юнцы, указывающие на пробелы в логике старших, плохо кончают, — заметил Тартарян, ни к кому конкретно не обращаясь, и Дойл (который был не так уж сильно моложе графа) усмехнулся.
— Тем не менее, Терил, в его словах есть смысл, — сказал Каменная Наковальня.
— Конечно, есть. Если бы его не было, я бы просто уничтожил его смертоносной силой своей собственной логики и покончил с этим. Как бы то ни было, я вынужден признать, что понятия не имею, почему сейджин так долго ждал, чтобы обсудить это с нами, что бы это ни было. Ну вот! — Он начал работать над ногтями на другой руке. — Я признаю это. Я несовершенен.
— У меня просто сердце замерло, — едко сказал Каменная Наковальня, и настала очередь Гарвея рассмеяться.
Правда заключалась в том, что ни один из них понятия не имел, о чём хотел поговорить с ними капитан Атравес. За исключением, конечно, что Тартарян почти наверняка был прав насчёт того, от имени кого будет говорить сейджин. С другой стороны, атмосфера в совещательном зале была гораздо более спокойной и уверенной, чем всего несколько месяцев назад.
Гарвей всё ещё горько сожалел об убийстве отца Тимана, но решение Веймина убить его явно стало поворотным моментом в Менчире. Гарвей не собирался делать никаких чрезмерно оптимистичных триумфальных заявлений, но после ареста Веймина количество случаев насилия резко упало, а казнь бывшего интенданта вызвала не протесты и беспорядки, а нечто гораздо более близкое к огромному вздоху облегчения. По всему городу на дверях по-прежнему висели плакаты с анти-черисийскими воззваниями. Храмовые Лоялисты продолжали собираться в своих собственных церквях, следуя за своими священниками. Отряды черисийских морпехов продолжали вызывать сердитые взгляды, иногда даже улюканье, но никто больше не бросал в них дохлых кото-ящериц. По факту, не бросали даже тухлых помидоров.
Черисийская оккупация по-прежнему вызывала недовольство, но большинство жителей Корисанда — по крайней мере, на юго-востоке — казалось, были готовы признать, хоть и неохотно, что черисийцы делают всё возможное, чтобы не наступать на них.