Могучая крепость

К удивлению Хейнри — и, вероятно, самих себя — далеко не один человек в толпе рассмеялся. Другие только зарычали, и раздалось как минимум несколько новых новые криков и проклятий, когда архиепископ Клейрмант прошёл сквозь двери собора вслед за морскими пехотинцами.

— Идите домой! — Повышенный голос черисийца прозвучал почти дружелюбно, с оттенком скорее смирения, чем гнева. — Если у вас есть что сказать, сделайте это где-нибудь в другом месте, в день, который не принадлежит Богу. Я не хочу, чтобы в среду кто-нибудь пострадал! На самом деле, мне приказали избегать этого, если возможно. Но мне также приказано защищать собор и всех, кто в нём находится, и, если для этого мне придётся причинить вред кому-то за его пределами, я это сделаю.

Теперь его голос прозвучал значительно твёрже, как у человека, всё ещё старающегося быть рассудительным, но с оттенком, который предупреждал их всех, что его терпению есть предел.

Хейнри оглядел лица четырёх или пяти ближайших к нему мужчин и увидел, что они смотрят на него в ответ. Один из них приподнял бровь и дёрнул головой в ту сторону, откуда они пришли, и Хейнри слегка кивнул. Он не боялся лично столкнуться нос к носу с морскими пехотинцами, но отец Эйдрин ясно дал понять, что работа Хейнри заключалась в том, чтобы воспитывать и направлять сопротивление против Черис. Это сопротивление вполне может потребовать мучеников в последующие дни, но ему так же до зарезу понадобятся и лидеры. Возможно, даже намного больше.

Мужчина, который приподнял бровь, кивнул в ответ и отвернулся, прокладывая путь к передней части теперь остановившейся толпы. Хейнри несколько секунд смотрел ему вслед, а затем он и несколько оставшихся начали просачиваться назад.

* * *

«Будь я проклят, если не думаю, что парень собирается это сделать!» — с удивлением подумал взводный сержант Мейги.

Сержант не поставил бы ни единой харчонгской марки на то, что лейтенант Талас может быть способен уговорить толпу развернуться и отправиться по домам, но Талас, очевидно, задел их за живое, напомнив всем, что сегодня среда. Мейги ожидал, что это вызовет неприятные последствия, учитывая крики «богохульник» и «еретик», доносившиеся из толпы, но, похоже, лейтенант понял её настроение лучше, чем он.

— Идите, сейчас, — сказал Талас, его тон стал мягче, когда громкость толпы начала уменьшаться, и он смог немного понизить свой собственный голос. — Расходитесь, пока никто не пострадал. Я этого не хочу. Если уж на то пошло, верите вы в это или нет, Император Кайлеб этого не хочет; архиепископ Клейрмант этого не хочет; и что чертовски точно — если вы простите меня за такое выражение — Бог этого не хочет. Так что скажете, если мы с вами сделаем всех этих людей счастливыми?

* * *

Чарльз Добинс поморщился, почувствовав, как настроение толпы вокруг него изменилось. Почему-то это было совсем не то, чего он ожидал. Этот черисийский офицер — Чарльз понятия не имел, как прочесть знаки различия этого человека — должен был быть в ярости, кричать им, чтобы они разошлись. Угрожать им, ясно показывая своё презрение к ним. Он, конечно, не должен был просто разговаривать с ними! И взывать к их разуму — или, во всяком случае, притворяться, что он делает это — было слишком неискренне и коварно, чтобы в это можно было поверить.

И всё же Чарльз не оказался полностью невосприимчив к образу действий черисийца. И этот мужчина был прав насчёт того, что сегодня среда. Кроме того, упоминание черисийцем о его матери, сильно напомнило Чарльзу о его собственной матери… и о том, как она, вероятно, отреагирует, когда узнает, чем занимался её дорогой мальчик, в то время как он сам должен был быть на мессе.

Он не знал, какие мысли проносились в головах остальной части толпы, но чувствовал, как вся толпа оседает на пятки, теряя инерцию движения вперёд, которая несла её по улице. Некоторые люди в ней — в том числе некоторые из друзей Чарльза — всё ещё кричали, но их голоса потеряли большую часть своего пыла. Они звучали пронзительнее, более изолированно, как будто владельцы этих голосов чувствовали, что их собственная уверенность улетучивается.

Чарльз убрал руку с дубинки под курткой и был немного удивлён, обнаружив, что на самом деле он испытывал скорее облегчение, чем сожаление по поводу того, как всё так неожиданно изменилось.

Он начал разворачиваться, затем остановился, и его глаза расширились от шока, когда мужчина, который только что подошёл к нему сзади, достал что-то из-под своей куртки.