Но тут оказалось, что у Тани запланировано одно дело, которое она никак не может отложить. Её отец получил травму на производстве, и она собиралась ехать в больницу, чтобы оплатить лечение родителя. Меня удивило, что она хочет потратить на своего папеньку почти все свои сбережения, накопленные с нищенской стипендии, которую выплачивали ей в пансионе.
— Ты же говорила, что тебя дома били, — напомнил я.
— Но я не могу оставить папеньку в беде, — сказала Таня. — Если он не выйдет на работу, моим маме и брату с сестрой негде будет жить. Они не смогут оплатить комнату. Я не прощу себе этого.
— Тогда помочь надо. Я могу поехать вместе с тобой, а на обратном пути заскочим в ресторан или ещё куда-нибудь, куда захочешь.
— Ой, ты правда этого хочешь? Нам ведь придётся ехать в трущобы на севере.
— Просто не хочу целый день сидеть в общежитии. Мне всё равно, куда ехать.
О том и условились, и Таня сразу повеселела. После недельной службы мы встретились на выходе из храма и поехали на такси на северную окраину Москвы, в Раевский район, представлявший собой, по словам Тани, сплошные трущобы, сгрудившиеся возле нескольких больших заводов, на одном из которых работал её отец. Там же находилась и больница.
Был выходной, и такси быстро довезло нас в нужную часть города. И тут начались проблемы. На улицах Раевского района царило оживление. Народу было так много, что в какой-то момент таксист уже не мог ехать дальше. Серо-коричневая человеческая масса заполнила всю дорогу, зажатую между грязного бетона одинаковых построек. Повсюду мелькали хмурые мужские и реже женские лица, кепки, картузы, поношенные пиджаки и рубахи. Мы с Таней не понимали, что происходит.
— Забастовка, небось, какая-нибудь, — возмущался таксист. — Ну задрали, в самом деле! Работать не дают нормально!
— Воротай взад! — кричали нам на настойчивые гудки клаксона. — Дальше нет проезда. Куды прёшь?
— А что случилось? — высунулся из окна таксист. — Чего толпимся?
— Что-что. Заводы бастуют, не знаешь, что ли?
— А почём мне знать? Как в двадцатую больницу проехать?
— Да никак. Говорят же, перекрыто всё. Пехом пущай господа топают.
Нам ничего не оставалось, кроме как заплатить таксисту и пойти пешком. Но вскоре оказалось, что и на своих двоих добраться не так-то просто. Рядом находился какой-то завод. Я видел трубы, торчащие над крышами. А больница была как раз на одной из соседних улиц. Нам приходилось буквально проталкиваться сквозь бастующих.
— И что нам делать? — переживала Таня. — А если нас поймают? Тогда нас точно накажут, даже исключить могут.
— За что?
— За участие в митинге.
— Тань, ну что за чушь? Какое участие в митинге? Мы в больнице идём к твоему отцу.
— Ага, будут они разбираться…
— Всё нормально будет. Никто нас не поймает. Пошли через тот переулок. Там народу поменьше.
Мы свернули на тесную улочку, а потом ещё на одну. Здесь действительно людей было не так много. По крайней мере, мы могли спокойно идти. Но впереди нас ждала всё та же гудящая толпа, и нам, похоже, предстояло искать обходной маршрут, плутая по бетонному лабиринту.
Вдруг где-то впереди раздались выстрелы. Вначале одиночные, похожие на залп нескольких винтовок, а потом затрещал пулемёт. Толпа внезапно сорвалась с места. Я заметил подворотню неподалёку, схватил Таню за руку и рванул туда, распихав бегущих в панике людей.
Тут же за нами нырнули девушка с парнем в простых нарядах и четверо мужчин рабочей наружности в чёрных и коричневых пиджаках. Подворотня вела в тесный двор, но она была перекрыта решёткой, и мы никак не могли попасть туда, если только не сломать преграду.
А мимо нас мчались обезумевшие от страха люди, кто-то падал, о них спотыкались другие, третьи топтали валяющихся на дороге. Крики ужаса и боли заполнили улицу.
— О боже, они нас всех перебьют! — волновалась девушка, забежавшая вместе с нами в подворотню.
— Спокойно. Мы здесь в безопасности, — резко ответил сопровождавший её парень. — Сейчас все убегут, и мы пойдём дальше. А вы — студенты, что ли? — обратился он к нам.
— Мы из школы заклинателей, — сказала Таня.
— А чего прячетесь-то! Там жандармы митинг расстреливают, а вы прячетесь.
— Мы в больницу идём, — пролепетала неуверенно Таня, — к отцу.
Толпа растаяла, оставив после себя несколько растоптанных тел. Кто-то стонал и звал на помощь, другие даже не шевелись. Трое мужчин, которые бежали последними, упали напротив нашей подворотни, сражённые пулями. До нас донёсся топот тяжёлых стальных ног, а ноздри резанул запах горелой плоти.
— Боже мой, они идут сюда, они нас убьют! — запричитала девушка, чуть не плача.
— Молчи! Тихо, — парень зажал ей рот рукой. — Может, пронесёт.
Я выглянул из подворотни и сразу понял, что причины для беспокойства есть.
По улице шла шагающая машина, вооружённая двумя пулемётами, а за ней — десяток людей в чёрных мундирах и фуражках с красными околышами. Они держали в руках винтовки, а у одного в ладонях рыжими всполохами плясали сгустки пламени. На растрескавшемся асфальте валялись тела демонстрантов, некоторые горели.